Философско-культурологические исследования

УДК 113.32.1:18.021.1

Е. В. Гришанова

Анализ комического позволяет исследовать смешное как часть культуры. Область комического давно является предметом научного интереса различных ученых, таких как А. Бергсон, А. Шопенгауэр, З. Фрейд, а также М. Бахтин, В. Белинский, В. Пропп, А. Сычев. От эпохи к эпохе менялись особенности комического, менялась и сама действительность, и исходная позиция культурно-исторических типов смеха. Интерес к проблеме комического проявляли многие выдающиеся мыслители Древней Греции и Древнего Рима. В эпоху Античности было высказано множество идей и сделано большое количество наблюдений, предопределивших дальнейшее развитие понятия комического.

Целью нашей работы является анализ культурно-исторических типов смеха в философском контексте.

В любые культурно-исторические эпохи философы по-разному относились к понятию комического. Первая известная попытка определения сущности смеха Демокритом представляла объект смеха как нечто мнимосущее. Из этого онтологического толкования затем развертываются гносеологические, этико-аксиологические, эстетические, риторические определения и трактовки смешного. То, что кажется важным, жизненно необходимым, то, ради чего предают друзей и преступают закон: власть, слава, похоть, богатство, по Демокриту, – всего лишь пустота, прикрывающаяся значимостью. «Будучи людьми, мы не должны смеяться над людскими бедами, а должны сочувствовать им», – говорит философ [9, с. 267]. В таком понимании смех становится орудием мудреца против всего лицемерного, действием, разоблачающим мнимые аксиомы бытовой жизни. Традиции ученого свойствен ряд определенных черт. Прежде всего это взгляд на смех как на корректив статичной серьезности и, следовательно, как на феномен, восстанавливающий цельность взглядов на окружающий мир. Подобный взгляд имеет корни в мифологическом мировоззрении, в котором смех был сакральным, необходимым, диалектически и диалогически значимым компонентом. От этой традиции «традиция Демокрита» унаследовала определенную, «санкционированную свыше» вольность в выражении взглядов и свободу слова.

Знаменитый комедиограф древности Аристофан не оставил специальных теоретических работ по проблемам смеха, будучи скорее практиком, чем теоретиком комического. Умение вызвать смех аудитории основывается на высоком профессиональном мастерстве и требует определенного труда. «Комедийное дело не шутка, но труд. Своенравна комедии муза» [2, с. 102]. Основная цель комедиографа – возбуждение смеха. Однако ученый признает не всякий смех. Бездумное шутовство, балаганные пляски, подмоченные остроты, имеющие целью только смешить, им не принимаются. Истинный смех, согласно автору, является мощным средством на пути к высокой цели, и только в соотношении с этой целью он приобретает общественную и политическую ценность. Аристофан призывает не верить «обманчивым речам», «беззастенчивой лести» политиков, полагаться на разум, а не на чувства, искать правду и отделять ее от лжи политической и обыденной демагогии.

Ученик и популяризатор идей Сократа, классический философ античности Платон в ряде работ также предпринимает попытку выяснить сущность смешного. Смех, по его мнению, является достаточно важным объектом исследования: «В самом деле, без смешного нельзя познать серьезного…» [15, с. 77]. Автор считает, что сущность смеха соотносится с его причиной – неверная самооценка – несчастье, а смех приносит радость; то есть смеяться над кем-то – значит радоваться чужому несчастью. Таким образом, сущность смеха видится как «смесь печали и удовольствия», где печаль состоит в сокрушении по поводу чужих заблуждений, а радость – в уверенности в отсутствии этих заблуждений у смеющегося. Цель смеха очевидна из сказанного: он исправляет заблуждения, указывая на неадекватно завышенный уровень чьей-либо самооценки. Однако смех является хотя и действенным, но этически нежелательным средством для исправления нравов.

Особое значение для смеха имеет наблюдение Аристотеля: «Из всех живых существ смех свойственен только человеку». Он разделяет понятия смеха и насмешки; смех представляется явлением легким и существующим исключительно для отдыха и развлечения. Что касается насмешки, то в ней зримо или незримо присутствует элемент зла. Склонность к насмешке и оскорблению вульгарна и неприлична – философ даже предлагает запретить некоторые шутки, как закон запрещает бранные выражения. Следуя классическому принципу «все в меру», автор учит: «…те, кто в смешном преступает меру, считаются шутами и грубыми людьми, ибо они добиваются смешного любой ценой и, скорее, стараются вызвать смех, чем сказать нечто изящное, не заставив страдать того, над кем насмехаются. А кто, не сказавши сам ничего смешного, отвергает тех, кто такое говорит, считается неотесанным и скучным. Те же, кто развлекается пристойно, прозываются остроумными…» [1, с. 141]. В своих высказываниях о смешном Аристотель, как и Платон, полемизирует с традицией смеховой вольности и главным образом с идеями Аристофана: причиной этого являются различные социально-политические установки философов и комедиографа. Правда, в отличие от Платона, Аристотель признает ценность смеха; однако, очистив его от насмешки, агрессивности и неразумности, отводит ему малозначимую сферу отдыха и легкого развлечения, не меняя, таким образом, основных платоновских установок.

Марк Фабий Квинтилиан посвятил изучению проблемы смешного значительную часть своей жизни. Автор считал, что смех рассеивает печали и дает отдохновение после тяжелой работы, восстанавливает силы, избавляет от пресыщения и усталости. По сути, он выделяет релаксационную роль смеха, избавляющего человека от напряжения. Он считал, что смех может разрядить напряженную атмосферу и вернуть уставших слушателей к активному восприятию речи. Вовремя сделанный эмоциональный акцент на ключевой проблеме позволяет более точно понять ее суть; остроумные шутки также позволяют добиться симпатий аудитории.

Средние века характеризуются резким неприятием смешного. Ренессансная эстетика возвращается к концепциям Аристотеля, Платона и Квинтилиана. Эпоха Возрождения предложила «смеховую» литературу в виде произведений У. Шекспира, Ф. Рабле и др. Во многом именно эта литература, отразив все многообразие эпохи, кардинально изменила отношение Европы к проблемам комического. В определении Т. Гоббса особенно важно отметить, что истоки смешного он видит в субъективных переживаниях человека. Тщеславие и чувство превосходства, лежащие в основе смеха, обусловливают этические взгляды Т. Гоббса на него. «Эта страсть свойственна по большей части тем людям, которые сознают, что у них очень мало способностей, и вынуждены для сохранения уважения к себе замечать недостатки у других людей. Вот почему много смеяться над недостатками других есть признак малодушия», – пишет он в «Левиафане» [8, с. 44]. Можно отметить, что этические взгляды Т. Гоббса на смех, с одной стороны, ретроспективно связаны с идеями античной «линии Платона», а с другой – во многом предвосхищают некоторые позднейшие теории, прежде всего концепцию комплекса неполноценности А. Адлера.

Основоположник немецкой классической философии И. Кант считает, что «смех является аффектом от внезапного превращения напряженного ожидания в ничто». Рассудок в смехе играет основную роль, затем в игру идей вовлекается тело. В этом отношении И. Кант противопоставляет смеху музыку, где уже телесные ощущения вызывают последующую игру идей. Признавая роль смеха в разоблачении противоречий, И. Кант не придает ему какого-либо революционного значения. Для него функция смеха является скорее функцией примирения противоречий: «На того, над кем я смеюсь, я уже не могу сердиться даже в том случае, если он причиняет мне вред» [12, с. 216].

Центром философских и эстетических воззрений известного писателя и мыслителя эпохи немецкого романтизма Жан-Поля является проблема комического, наиболее подробно рассмотренная в работе «Приготовительная школа эстетики» [11]. Автор прекрасно знает теории смеха Аристотеля, Цицерона, Квинтилиана, Т. Гоббса, И. Канта, однако считает их недостаточными для описания комического. Более того, в начале экскурса в теорию он сомневается в возможности любого адекватного и точного определения смеха: «Смешное испокон веков не желало укладываться в определения философов, – если только не против своей воли, – просто потому, что чувство смешного принимает столько всяких обликов, сколько есть на свете невидали; среди всех чувств у него одного – неисчерпаемый материал, равный числу кривых линий» [Там же, с. 128]. Подобная методологическая установка, однако, не обозначает капитуляции перед объектом исследования: хотя Жан-Поль не ставит смеху четких теоретических границ, но, рассматривая вполне конкретные его проявления, он приходит ко многим доказательным и вполне объективным заключениям. Жан-Поль создает оригинальную типологию смешного. Собственно, в сферу смешного входят ирония и юмор. Ирония является выражением объективного контраста, скрывающего за собой субъективность. Юмор, в свою очередь, опирается на субъективный контраст; соответственно, юмористичным будет рассказ, явно показывающий комичность ситуации с точки зрения знания субъекта. Юмор в широком смысле глобален и сопоставим по значению с философской иронией романтиков. Это творческий динамический принцип, основанный на свободе, способный преодолевать все конечное и относительное с точки зрения бесконечности. В отличие от иронии он не отрицает конечных вещей, а подводит все под единый числитель бесконечности, связывая воедино антитезы жизни и различные ее сферы. Юмор – признак самой жизни в ее развитии, движении, переломах и конфликтах, противостоящий всякой статике и теоретизированию.

Г. В. Гегель, как и И. Кант до него, видит в смехе разоблачение иллюзий, однако основной акцент у него смещается от субъекта к объекту, от гносеологии к онтологии смеха. Смех, согласно Г. В. Гегелю, очищает общество прежде всего от отживших идей, которые пытаются придать себе видимость величия. Так, например, божественное и нравственное не могут быть объектами смеха, а лицемерие и испорченность, прикрывающиеся идеей святости и моральности, с необходимостью вызовут смех. Автор отмечает, что всплеск комического отношения к миру происходит на фоне эпохальных переломов в жизни общества. Развитие противоречий любой эпохи отображается в трагедии, где реально существующее субстанциональное начало заявляет о себе в полной мере; гибель эпохи отмечается вспышкой комического, и при этом разоблачается уже мнимая субстанциональность изжившей себя идеи.

К. Маркс и Ф. Энгельс видят комическое не только в процессе субъективной рефлексии, но прежде всего в объективном ходе человеческой истории. Здесь несомненным является влияние Г. В. Гегеля, однако, в отличие от идеалистических представлений последнего о развертывании мирового Духа, философы пытаются вывести комическое из объективных законов общественного развития. Смех, согласно К. Марксу и Ф. Энгельсу, глубоко историчен. «Что значат крохи нашего остроумия по сравнению с потрясающим юмором, который прокладывает себе путь в историческом развитии!» – пишет Ф. Энгельс [14, с. 338]. Следует отметить тезис о признании огромной разрушительной роли смеха: комическое вскрывает социальные противоречия и наглядно показывает общественному сознанию нежизнеспособность идеалов. Неслучайно гибель социально-экономической формации сопровождается всплеском смеха. Можно сказать, что этот смех есть своеобразный механизм погребения отживших социальных форм. Размышления К. Маркса и Ф. Энгельса о комическом оказали значительное влияние на отечественную теорию смеха ХХ века и некоторые зарубежные теории.

Представитель немецкой неклассической философии А. Шопенгауэр, как и Жан-Поль, отвергает предыдущие «бесчисленные и бесплодные», по его мнению, попытки определить смех для того, чтобы «с чистого листа» дать определение смешному. «Смех всегда возникает из неожиданного осознания несовпадения между известным понятием и реальными объектами, которые в каком-то отношении мыслились в этом понятии, и сам представляет собой лишь выражение этого несовпадения», – говорит А. Шопенгауэр [17, с. 65]. Автор предложил свою типологию смешного. Нечто преднамеренно смешное он называет шуткой. Шутка, которая скрывается за серьезностью, называется иронией. В свою очередь, если серьезное скрыто в шутке, проявляет себя юмор. Искренне смеясь, человек познает мир, преодолевая свои и чужие иллюзии, глупость, педантизм, возвышаясь при этом как в интеллектуальном, так и в нравственном отношении.

А. Бергсон посвятил проблеме комического немало времени. Автор писал: «Смешное не может оценить тот, кто чувствует себя одиноким, наш смех – это всегда смех той или иной группы» [5, с. 804]. Случайное соседство со смеющейся от души чужой компанией не вызывает желания смеяться; ситуация кардинально меняется, когда человек является членом этой компании. Несложно заметить, что смех в театре тем громче, чем полнее зал; показательно и то, что шутки часто непереводимы с одного языка на другой, поскольку тесно связаны с культурой и нормами того или иного общества. Причину смеха ученый видит в автоматизме, то есть в механичности, косности, отсутствии гибкости. На подобной неловкости основаны практически все виды комизма – от примитивного комизма падений до общественно значимых ее проявлений. Именно с данного ученого начинается всестороннее рассмотрение смеха как социального феномена.

Настоящий этически и эстетически значимый смех, согласно В. Г. Белинскому, оценивает прежде всего явления социальные. Это, во-первых, явления регрессивные, противоречащие объективным законам общественного развития, и, во-вторых, явления социально незначимые, но претендующие на всеобщую значимость. Цель смеха – исправление и улучшение общества. Он пишет: «В комическом произведении жизнь для того показывается нам такою, как она есть, чтобы навести нас на ясное созерцание жизни так, как она должна быть» [4, с. 60]. В таком понимании смех приобретает социально-этическое значение как механизм обострения и последующего разрешения противоречий сущего и должного в пользу последнего.

А. И. Герцен в своих работах высказал ряд замечаний, касающихся смеха. Смех, прежде всего, понимается как действенное, общественно значимое орудие борьбы с ложными идеалами. Автор пишет: «Смех – одно из самых сильных орудий против всего, что отжило и еще держится бог знает на чем, важной развалиной, мешая расти свежей жизни и пугая слабых. Повторяю, что предмет, о котором человек не может улыбнуться, не впадая в кощунство, не боясь угрызений совести, – фетиш, и человек подавлен им; он боится его смешать с рядовыми предметами» [7, с. 367]. По мнению мыслителя, смех историчен. Он полагает, что эпохи рабства и тотальной несвободы не знают смеха. Смех возникает только в свободном и свободолюбивом обществе – в Афинах времен Аристофана, в ренессансной Европе, освобожденной от средневекового догматизма. А. В. Луначарский в чем-то придерживается взглядов А. И. Герцена. Многие высказывания его послужили импульсом к написанию А. В. Луначарским работ о социально-исторической роли смеха. А. В. Луначарский считает смех чрезвычайно важной частью социального процесса. Основная роль смеха проявляется на широком социально-классовом фоне. Здесь выделяются два аспекта его функционирования. «Смех представляет собой орудие, и очень серьезное орудие, социальной самодисциплины известного класса или давления известного класса на другие классы», – пишет автор [13, с. 440]. Ученый говорит, что смех – своеобразная форма бойкота, «общественная кара», варьирующаяся от легкой насмешки над малозначимым социальным злом до убийственного сарказма, уничтожающего противника.

Областью исследования М. М. Бахтина является народный смех. Смех, противостоящий строгой идеологии церкви, звучал на карнавалах, в комедийных действах и процессиях, на праздниках «дураков», «ослов», в пародийных произведениях, в стихии фривольно-площадной речи, в остротах и выходках шутов, в быту, на пирушках, с их «бобовыми» королями и королевами. Комедийно-праздничная, неофициальная жизнь общества – карнавал – выражала народную смеховую культуру, воплощающую в себе идею вселенского обновления. Радостное обновление – важный принцип эстетики комического. Смех не только не выявляет несовершенство мира, но и, «омыв» мир свежей эмоциональной волной радости, преображает и обновляет его. В карнавале наиболее полно проявляет себя и отрицающая, и утверждающая сила смеха. М. М. Бахтин писал: «…карнавал не знает разделения на исполнителей и зрителей. Карнавал не созерцают – в нем живут, и живут все, потому что по идее своей он всенароден. Пока карнавал совершается, ни для кого нет другой жизни, кроме карнавальной. От него некуда уйти, ибо карнавал не знает пространственных границ. Во время карнавала можно жить только по его законам, то есть по законам карнавальной свободы. Карнавал носит вселенский характер, это особое состояние всего мира, его возрождение и обновление, которому все причастны» [3, с. 10].

Еще одним ученым, который занимался проблемой комизма, является В. Я. Пропп. Им выделяется ряд различных видов смеха: насмешливый, наиболее тесно связанный с социальными, моральными и эстетическими нормами; добрый смех, беззлобный и юмористический; злой, циничный смех; жизнерадостный, «беспричинный» смех; смех разгульный, близкий к бахтинскому карнавальному смеху, и древний обрядовый смех, имеющий выраженное магическое значение. Наиболее подробно ученый исследует первый и последний виды смеха. Насмешливый смех, по мнению ученого, наиболее стабильно связан со стихией комического и чаще всего встречается в жизни. Проанализировав ряд примеров, автор выделяет то общее, генетически родственное, что встречается во всех них. Внешний комизм, как правило, основан на физических, телесных соответствиях. Формальная физическая составляющая комизма, таким образом, скрывает под собой глубинные духовные мотивы смеха. «Общую формулу теории комического можно выразить так: мы смеемся, когда в нашем сознании положительные начала человека заслоняются внезапным открытием скрытых недостатков, вдруг открывающихся сквозь оболочку внешних, физических данных», – отмечает В. Я. Пропп [16, с. 174]. На основании этих наблюдений ученый делает вывод о том, что мифологическое сознание отождествляло смех и жизнь. Более того, архаичный смех понимался как жизнедатель, то есть как явление, не только сопровождающее жизнь, но и создающее ее.

Отечественный теоретик и филолог Ю. Б. Борев в своей книге «Комическое» [6] разделяет понятия «смешное» и «комическое», понимая под первым всю обширную область явлений и ситуаций, вызывающих смех, а под вторым – только социально значимое смешное. «Не все смешное комично, хотя комическое всегда смешно», – пишет автор [Там же, с. 20]. Ученый полагает, что смех способен объяснить многочисленные белые пятна истории, показав истинное, не подвергнувшееся цензуре и идеологической мифологизации самосознание духовной культуры. В этом отношении особенно значимы неофициальные смеховые свидетельства, созданные в эпохи тоталитарного нажима и фальсификации исторических фактов.

В своей работе «Социология политического юмора» [10] А. В. Дмитриев освещает ряд социологических вопросов, связанных с теорией комического. Для него юмор понимается как наиболее общее родовое понятие, включающее в себя весь диапазон культурно значимого смешного – сатиру, иронию, шутку, пародию и т. д. В работах автора исследуется не весь обширный пласт смешного, а только та его часть, которая связана с политической и социологической проблематикой. «Юмор и вызываемый им смех требуют… не общепринятой философской и эстетической, но социологической и политологической интерпретации», – считает автор [Там же, с. 300]. По мнению ученого, социологическую сущность юмора наиболее четко раскрывает функциональный анализ эмпирического материала. Центральную и важнейшую часть исследования составляет анализ социальных функций смеха. А. В. Дмитриев приходит к выводу о широком распространении в детской среде примитивного политического юмора. Этот вид юмора приобщает ребенка к миру взрослых и политических отношений и одновременно учит противостоять официозу, предполагая возможность существования альтернативной точки зрения, отличной от общепринятой. В целом в понимании ученого юмор носит позитивный и функционально полезный характер в общественной жизни.

Таким образом, с развитием античной культуры теоретические экспозиции в теорию смеха претерпели определенную эволюцию. В меньшей степени это относится к «традиции Демокрита». Во-первых, теоретическая составляющая играла у Аристофана и других подчиненную роль и, как следствие, недостаточно четко проработана и менее разнообразна. Во-вторых, «традиция Демокрита» опирается на древние традиции смеховой вольности, т. е. в значительной мере ретроспективна и традиционна. Деление смеха на развлекательный и насмешливый превращается в деление на десятки разновидностей комического у Квинтилиана.

Западноевропейские исследователи смеха проделали также значительную работу, определяя условия, необходимые для возникновения смеха. В частности, указывается на необходимость ощущения чувства превосходства субъекта над объектом смеха; присутствие в комическом неожиданности Т. Гоббса; возможность смеяться только над человеком и человеческим Жан-Поля и А. Бергсона. Продолжается наметившаяся еще в античности редукция комического. Больше внимания уделяется не смеху как целостному явлению, а таким его разнопорядковым формам, как юмор, ирония, сатира, остроумие, гротеск, карикатура и пр. В этой тенденции выражается, с одной стороны, рационализация философии, все более дробящая объект исследования, а с другой – новый качественный уровень исследований, позволяющий глубже проникнуть в сущность различных проявлений смешного.

У отечественных философов смех рассматривается как специфическая область регуляции между сущим и должным. Комическое проявляет свою природу прежде всего в моральной сфере: достаточно четко эта мысль проводится уже В. Г. Белинским, В. Я. Проппом. Ю. Б. Борев рассматривает понятие комического, введя принцип исторической изменчивости идеала, с точки зрения которого какое-либо явление подвергается осмеянию.

Таким образом, начиная с ХVII века и заканчивая сегодняшним днем смех находится в фокусе пристального внимания философии. О смехе пишут практически все выдающиеся представители различных философских направлений, от Демокрита до современных постмодернистов. История смеха предлагает различные трактовки: физиологические, этические, эстетические и социально-философские. Это говорит о глубине и постоянной актуальности объекта исследования, находящегося в сфере пересечения различных наук, способного дать новый и оригинальный поворот мысли и еще более приблизиться к пониманию феноменов человека и общества.

ЛИТЕРАТУРА

1. Аристотель. Сочинения / Аристотель // Соч. : в 4 т. – Т. 4. – М. : АСТ, 1983. – 830с.
2. Античные свидетельства о жизни и творчестве Аристофана / Комедии. Фрагменты. – М. : Знание, 2000. – 1040 с.
3. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. – М. : Худож. лит., 1979. – 341 с.
4. Белинский В.Г. Полн. собр. соч. : в 13 т. / В.Г. Белинский. – Т. 1. – М. : Изд—во АН СССР, 1953. – 562 с.
5. Бергсон А. Смех / А. Бергсон ; предисл. и примеч. И.С. Вдовина. – М.: Искусство, 1992. – 127 с.
6. Борев Ю.Б. Комическое, или О том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия / Ю. Б. Борев. – М.: Искусство, 1970. – 272 с.
7. Герцен А. И. О литературе / А. И. Герцен. – М. : Мысль, 1962. – 580 с.
8. Гоббс Т. Сочинения / Т. Гоббс / Энциклопедия философских наук : в 2 т. – Т. 2. – М.: Наука, 1991. – 736 с.
9. Демокрит в его фрагментах и свидетельствах древности. – М.: ОГИЗ, 1935. – 382с.
10. Дмитриев А. В. Социология политического юмора / А. В. Дмитриев. – М. : РОССПЭН, 1998. – 335 с.
11. Жан-Поль. Приготовительная школа эстетики / Жан-Поль. – М.: Наука, 1981. – 448 с.
12. Кант И. Соч. : в 6 т. / И. Кант. – Т. 2. – М. : Мысль, 1964. – 510 с.
13. Луначарский А. В. Собр. соч. : в 8 т. / А. В. Луначарский. – Т. 8. – М. : Худож. лит., 1964. – 548 с.
14. Маркс К. Сочинения / К. Маркс, Ф. Энгельс // Энциклопедия философских наук : в 38 т. – Т. 38. – 2-е изд. – М. : Наука, 1965. – 680 с.
15. Платон. Законы / Платон // Платон. Избр. диалоги. – М. : Мысль, 1965. – 847 с.
16. Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха / В. Я. Пропп. – М. : Искусство, 1999. – 288 с.
17. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление / А. Шопенгауэр // Собр. соч. : в 5т. – Т. 1. – М. : Наука, 1993. – С. 5 – 124.

 

Гришанова Е. В. Культурно-исторические типы смеха в философском контексте

В статье проанализированы особенности интерпретации понятия комического в культурно-историческом измерении различных эпох – от Античности до современности. Выделены подходы различных мыслителей к проблеме комического. Рассмотрены историко-философские варианты интерпретации смеха, а также показана сущность комического в повседневной жизни.

Ключевые слова: комическое, юмор, смех, комический анализ, комические элементы.

 

Grishanova Ye. V. Cultural-historical Types of Laughter in Philosophical Context

The article analyzes the peculiarities of the interpretation of the concept of comic in the cultural and historical dimension of different epochs-from Antiquity to the present. Approaches of different thinkers to the problem of comic are allocated. The historical and philosophical variants of laughter interpretation are considered, and the essence of comic in everyday life is shown.

Key words: comic, humor, laughter, comic analysis, comic elements.