Философско-культурологические исследования

УДК 130.2

А. В. Ярошевская

Экзистенциализм — уникальное направление философии конца XIX – начала XX века, зародившееся вследствие глобальных социальных потрясений и получившее дальнейшее развитие в период послевоенного духовного кризиса. Как самостоятельное философское течение, экзистенциализм приобрел особое значение во второй половине XX века и оказал значительное влияние на развитие мировой философии и культуры. В центре внимания философов-экзистенциалистов находился человек, его место в мире, уникальность, сущность и существование. Среди основных принципов экзистенциализма необходимо отметить следующие:

• существование человека предшествует его сущности, которую человек, в свою очередь, приобретает по ходу существования;
• человек создает себя сам, причем протекает этот процесс на протяжении всей жизни;
• существование человека – это существование свободное. Свобода для человека – это, прежде всего, свобода выбора – неотъемлемая и необходимая;
• человек несет ответственность за себя и за других людей;
• человеческое существование временно и конечно.

Философия существования не только отражает специфику умонастроений периода рубежа веков, но и обнаруживает многочисленные проекции на современность, по-своему интерпретируя проблематику философско-художественного осмысления действительности и внутреннего мира человека. Трагизм и пессимистическая окраска многих положений философии экзистенциализма понятна и близка современному человеку, а основные вопросы, рассматриваемые наиболее яркими представителями данного направления, актуальны и сегодня.

Термин «экзистенциальная философия» впервые употребил Карл Ясперс в 1931 г. в статье «Духовная ситуация времени» [20]. Ясперс считал основоположником экзистенциализма Кьеркегора − датского религиозного философа и писателя. Сёрен Кьеркегор и Фридрих Ницше заложили основы данной философии, хотя сам термин они не употребляли. Термин «экзистенциализм» использовался различными авторами: выдающемуся русскому философу-эмигранту Льву Шестову принадлежит работа «Киргегард и экзистенциальная философия» (1939); представитель атеистического экзистенциализма, французский философ Жан-Поль Сартр, автор статьи «Экзистенциализм — это гуманизм». Причем у Сартра экзистенциализм подразделяется на религиозный, представители которого Карл Ясперс, Габриэль Марсель и др., и атеистический − Альбер Камю, Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар, Мартин Хайдеггер.

П. П. Гайденко считала, что экзистенциализм «пытается возродить онтологию, в противоположность методологизму и гносеологизму, распространенным в философии начала ХХ в.» [4, с. 14]. Преодолевая интеллектуализм традиционной рационалистической философии и науки, экзистенциализм понимает бытие как «нечто непосредственное». Бытие постигается только интуитивно, оно не является эмпирической реальностью, которая дана нам в восприятии. Бытие − ни рациональная конструкция, «предлагаемая научным мышлением», ни «умопостигаемая сущность» идеалистической философии. Философия существования, преодолевая психологизм, раскрывает онтологический смысл переживания, который выступает как направленность на нечто трансцендентное самому переживанию. Основным признаком нашего бытия − экзистенции – является его открытость трансценденции, незамкнутость.

В России экзистенциализм как философское направление возникает накануне Первой мировой войны в творчестве Н. Бердяева и Л. Шестова. Позже его развитие продолжается в Германии (в работах Хайдеггера, Ясперса, Бубера). Во время Второй мировой войны во Франции данное направление исследовали Сартр, Марсель, Камю. В 50 – 60-х гг. экзистенциализм распространился в Европе и в США. Предшественниками экзистенциализма считают Паскаля, Кьеркегора, Достоевского, Ницше. На развитие данного направления повлияли также философия жизни и феноменология Гуссерля.

Философия существования сыграла первостепенную роль в интеллектуальной культуре, так как в ней, в отличие от других направлений философии, «постулируется абсолютная уникальность человеческого бытия, не допускающая описания в научных терминах, невыразимая с помощью традиционных философских категорий» [10, с. 448]. Наряду с персонализмом и философской антропологией, экзистенциализм исследовал возможности преодоления индивидом собственной сущности, заострял внимание на исследованиях эмоциональной природы личности, считал существование иррациональным, а человека – «посторонним» по отношению к обществу. Эти и другие признаки экзистенциализма во многом, на наш взгляд, присущи и художественной культуре XIX – начала XX века. Выходя за рамки чисто философского направления, экзистенциализм, таким образом, стал своеобразным культурным движением, иллюстрирующим совокупность духовной, эмоциональной, психологической составляющих современного человека.

Экзистенциализм нашел свое выражение в живописи, драматургии, музыке и особенно в литературе. Многие известные экзистенциалисты − С. Кьеркегор, Н. Бердяев, Л. Шестов, Ж.-П. Сартр, А. Камю и др. − излагали свои взгляды на страницах литературных произведений. Отчетливо просматривается влияние экзистенциальной эстетики на творчество Лермонтова, Гоголя, Тютчева, Достоевского, Чехова, Толстого. Уединение, самоанализ, попытка осознания собственной сущности, экзистенциальная отрешенность от сиюминутных текущих событий повседневности также связывает литературу с этим направлением философии. По словам В. В. Розанова, читатель «уединяется, на минуту оторвавшись от частностей, от подробностей своей жизни, своих тревог», чтобы «обнять их в целом, понять эту жизнь в ее общем значении» [15, с. 192].

Наибольшая связь философии экзистенциализма с художественным словом прослеживается после Второй мировой войны, когда были созданы литературно-публицистические произведения Сартра, Камю, сочетавшие философию с историческим и личным опытом. Ж.-П. Сартр, по мнению Л. М. Ефремовой, был «первым, кто соединил экзистенциализм с литературой» [6, с. 119]. Исследователь отмечает, что «классическая литература» решает схожие с экзистенциализмом задачи, «пытаясь определить путь к удаче человеческих коммуникаций» [Там же].

Экзистенциализм в литературе − это, прежде всего, размышление о поведении человека, переживающего ту или иную пограничную ситуацию.  Герой сам вынужден принимать решение, за которое будет отвечать впоследствии. Примером может служить повесть Камю «Посторонний» (1940), в которой на фоне достаточно простого сюжета раскрываются основные аспекты экзистенциального мировидения философа.

Среди главных проблем экзистенциальной литературы − место человека в мире, его жизнь, смерть, свобода, самосознание, выбор и др. Перефразируя известное высказывание немецкого философа и психолога Карла Ясперса: «Экзистенциальная философия – это философия бытия человека», можно сказать, что  экзистенциальная литература – это литература бытия человека.

Взаимопроникновение философии и литературы происходило также на фоне сходного объекта исследования, т. е. «психологического анализа», который можно считать «основой экзистенциализма» и важнейшим аспектом анализа художественного текста [6, с. 117]. В центре внимания мыслителей и литераторов, по словам Ясперса, оказывается человек, размышляющий о себе, своем бытии, который никогда не может быть удовлетворен своим существованием, но ищет возможности выхода за пределы своей сущности. Литература наиболее «приспособлена» к изложению экзистенциальных идей. Достаточно вспомнить слова А. Камю: «Если хочешь быть философом – пиши романы».

Связь философии экзистенциализма и литературы анализировали многие исследователи. Особенное внимание уделялось основным аспектам  влияния экзистенциальной эстетики на развитие русской литературы XIX века. Этому посвящены работы В. А. Бачинина, Л. М. Ефремовой, В. В. Заманской, А. С. Колесникова, В. В. Зеньковского, Н. М. Улитиной, А. Н. Павленко и др.  Так, в статье «Экзистенциализм в литературе и искусстве» (2009) Л. М. Ефремова дает обоснование экзистенциалистских принципов, определяет взаимосвязь философской концепции и литературных произведений, размышляет над спецификой проявления особенностей экзистенциализма в искусстве, литературе, театре, музыке, кино. Автор анализирует экзистенциалистский свободный выбор, чуждый контролю этики.

В. А. Бачинин в работе «Об экзистенциальном пространстве русской литературы» (2012) пишет об истоках экзистенциального направления в русской культуре XIX века, о влиянии философии существования на развитие русской литературы.

В учебном пособии В. В. Заманской «Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века» (2002) выстраивается своеобразная «экзистенциальная парадигма»: С. Кьеркегор – Ф. Тютчев – Л. Толстой – Ф. Достоевский – А. Шопенгауэр – Ф. Ницше – Ф. Кафка – А. Белый – Л. Андреев – Ж.-П. Сартр – А. Камю – И. Бунин – В. Набоков – Г. Иванов и др. Автор размышляет над параллельными путями развития европейской и русской экзистенциальной литературы, о возможном первенстве русской литературы в развитии экзистенциальной традиции.

В главе «Экзистенциальные уроки Ф. Достоевского: чудо алогичной человеческой души» В. В. Заманская отмечает, что во второй половине ХХ века вопрос об экзистенциональном вкладе Достоевского неоднократно рассматривался в русском литературоведении. Действительно, в экзистенциальной парадигме литературы XIX века особое место принадлежит этому выдающемуся писателю, создателю «нового экзистенциально-антропологического типа» [1, с. 95]. Вопрос о предшественниках Ф. М. Достоевского в экзистенциализме также исследовался  в работах В. В. Бибихина, В. М. Головко, Т. Б. Зайцевой, А. Г. Овчинникова, В. И. Мильдона и др. Однако, несмотря на разнообразие всевозможных материалов и исследований, проблема влияния экзистенциальной традиции на русскую литературу XIX века, на наш взгляд, требует более детального изучения. Сведения об экзистенциальной эстетике в творчестве многих русских писателей-классиков не достаточно систематизированы.

Цель данной статьи − проследить специфику проявления экзистенциальной эстетики в русской литературе XIX века на основании характерных для русской литературы особенностей, выявить наиболее ярких предшественников Ф. М. Достоевского в экзистенциальной литературе.

Как известно, XIX век назван «золотым» в истории русской культуры.  Этот период, ознаменовавшийся небывалым подъемом в различных областях культуры и искусства, ассоциируется, как правило, с именами выдающихся русских писателей-классиков: А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова и многих других.

Одной из наиболее значимых особенностей литературы данного периода является ее тесная взаимосвязь с философией: истоки происхождения многих философских теорий следует искать в художественных произведениях. На страницах русской классики важнейшие философские проблемы рассматривались сквозь призму категорий этики, онтологии, антропологии, истории, социологии. Русские писатели-гуманисты, которые «пронзительно чувствовали философскую сущность мира», воплощали в литературных образах философские взгляды и концепции, вкладывали в уста своих персонажей размышления об актуальных вопросах бытия. Между философской поэзией начала века в творчестве Пушкина, Лермонтова, Тютчева и психологическими романами Толстого и Достоевского угадывается тесная связь. «Не философами, а Пушкиным, Тютчевым и Баратынским проверяли свои раздумья Л. Толстой, Добролюбов, Достоевский и Блок», а «Тютчев, Толстой и Достоевский давали вдохновение Бахтину, Витгенштейну, Буберу и Левинасу», − отмечает  А. С. Колесников [11, с. 8].

Русская литература – мышление, пронизанное чувствами, а не абстрактное мышление. В России литература играла значительно большую роль в процессе формирования мировоззрения, чем философия: наиболее точно «формула художественного сознания» века выявлялась не в философии, а в художественной литературе [8, с. 7]. Для изучения истинной природы человека, его мировоззрения и мировосприятия литература была «особенно ценным подспорьем» [9, с. 225].

Являясь неотъемлемой частью общеевропейской культурной системы, русская литература во многом представляла собой совокупность различных «типов сознания» − религиозного, экзистенциального, политического, которые воплощались в образах художественных произведений. Можно вычленить разнообразные «сюжеты экзистенциальной традиции», характерные для литературы данного периода. С одной стороны, «предчувствие развоплощения, зафиксированный экзистенциальный факт дематериализации мира и души, с другой — жажда вочеловечения, тоска по синтезу, страсть к воплощению» [8, с. 12].

Экзистенциализм на русской почве, как и в европейской традиции, давал первые ростки на фоне назревающего кризиса в обществе и в духовном пространстве, который по-своему чувствовали в большинстве своем представители художественного слова.  Литература исследует «катастрофичность бытия», кризис сознания, «онтологическое одиночество» человека, причем взаимоотношения «человек – мир» возможно охарактеризовать знакомым словом «отчуждение». Преодолевая очередной эмоционально-духовный рубеж, мастера русской словесности XIX века предвосхищали культурный ренессанс, создавая «знаковые» тексты с представленными в них антропологическими и экзистенциальными типами. Так, персонажи романов Ф. М. Достоевского приобретают значимость и как литературные герои, и как «философские типы» (см., например, статью С. Н. Булгакова «Иван Карамазов (в романе Достоевского «Братья Карамазовы») как философский тип» (1901)).

Экзистенциальное сознание, которое открывало всю трагичность пребывания в мире человека, стало необходимым элементом литературы. Причем, именно русская классическая литература XIX века, с ее «углублением концепции личности» и гуманистической направленностью, традиционно обращала особое внимание на проблемы «маленького», «лишнего» человека. В ней подчеркивались его достоинства, по-новому открывался уникальный внутренний мир, не зависящий от социальных и общественных связей, далекий от политических и религиозных установок, чуждый общественным движениям. В экзистенциальной литературе выводится тип личности, отличный от традиционного, классического. Будучи новым объектом исследования, экзистенциальная личность служит обновленным художественным целям. Человек в экзистенциальной литературе − человек «феноменологический, единичный, неповторимый, самоценный», − только нащупывает свои личностные пределы и грани.

Еще одна причина экзистенциализации русской литературы − ослабление позиции церкви и религии, желание нащупать новые жизненные ориентиры, возрастающая потребность найти ответы на «проклятые вопросы» бытия. Деятели русской литературы пытались принять на себя часть «духовных» обязанностей, вверенных ранее церковным пастырям, исследовали философские и религиозные категории, используя преимущественно секулярный язык.

Русская литература и раньше владела искусством интерпретировать религиозно-экзистенциальные понятия простым и понятным даже обычным читателям языком художественных образов. Поэтому развитие экзистенциализма в русской традиции в какой-то мере соотносимо с секуляризмом как распространяющимся «массовым безверием». Литература по-своему рассматривала актуальную дилемму: существование религиозное в безрелигиозном мире, и религиозное − в атеистическом окружении. Концептуальная фраза: «Бог умер», обозначавшая кризис морали, пошатнувшуюся веру в мировой порядок, в незыблемые нравственные законы, переосмыслялась на русской почве в тезис: «Если Бога нет, то все позволено», который позже у Сартра становится отправным пунктом экзистенциализма. Тезис о вседозволенности, повлекшей падение личности в глубины «абсолютной духовной тьмы», на первых порах стал центральным вопросом русской философии и русской экзистенциальной литературы XIX века.

Исследователь истории русской философии В. В. Зеньковский отмечал, что если в 60-х годах типичным являлся «полупозитивизм», т. е. синтез идеализма и позитивизма, то более поздний период характерен «поляризацией» общественной мысли: с одной стороны – «торжествующий секуляризм», с другой – обращение к религиозной философии. Основные «двигатели» русской философской мысли, таким образом, были подчинены главному вопросу: «С Церковью или без нее, против нее?» [9, с. 450–451]. Это же в полной мере касается и литературы: существование «с Богом» считалось истинным, безбожное – бессмысленным, отчужденным, неподлинным. Отсюда – противопоставление «вера – безверие», а также разнообразные сюжеты существования человека, полного искушений, соблазнов, грехов, преступности, перенасыщенного муками, тоской, неразрешенными проблемами. Именно о таком человеке, раздираемом противоречиями, писал Ф. И. Тютчев:

Безверием палим и иссушен,

Невыносимое он днесь выносит

И сознает свою погибель он,

И жаждет веры − но о ней не просит.

(«Наш век») [17, с. 40].

Кризис гуманизма, обозначивший противоречия между «полезным» и «прекрасным», наукой и искусством, духовной и физической сущностью человека, ставил во главу угла антропоцентрические проблемы русской литературы. Неразгаданная «тайна» человека, его диалектика, «богочеловечество» или «человекобожие» пристально изучались Тургеневым, Достоевским, Толстым, Чеховым и др. Идеи зарождавшегося на Западе экзистенциализма постепенно проникали в русскую среду.  Так, в современном литературоведении акцентируется внимание на многочисленных аналогиях и точках соприкосновения творчества русских классиков с философией Кьеркегора.

По мнению целого ряда исследователей, философия датского мыслителя «сугубо индивидуальная, единичная и одновременно универсальная», дает возможность лучше осознать специфику развития русской литературы XIX века [7, с. 84]. Критика современной церкви, «современного христианства и современного христианина», направленность к Богу делали творчество основателя христианского экзистенциализма актуальным для развития отечественного художественного слова.

Наиболее близок к Кьеркегору Ф. М. Достоевский, которого Л. Шестов считал «философом-двойником» датского мыслителя. У Кьеркегора и у Достоевского сходные взгляды, идеи, методы постижения истины, сходное представление о первородном грехе. Рационализм, поставленный во главу угла, по мнению Л. Шестова, загнал человека в «тиски необходимости», в зависимость от вечных непреложных истин, тем самым лишив человека его сущности – «веры, определявшей собой отношение твари к Творцу и знаменовавшую собой ничем не ограниченную свободу и беспредельные возможности» [19, c. 18].

Сходство мировоззрения С. Кьеркегора и Н. В. Гоголя также, по мнению В. В. Бибихина, очевидно: общее во взглядах «обоих пророков» составляет «катастрофическое непонимание эпохой их эстетики, их трагического юмора, их проповеднического порыва к подлинной правде христианства, их жертвенности во имя истины за ближних в обоих смыслах этого предлога – и ради них, и вместо них» [2, с. 90].

Много общего можно обнаружить у Кьеркегора с Л. Н. Толстым. Великих гуманистов роднят размышления о душе, браке, вере и греховности, о «трех стадиях внутреннего пути человека, и одиночество, непонимание со стороны окружающих» [3, c. 259–301].

Таким образом, характерная для русской литературы связь с философией позволила расширить «онтологические перспективы» изображаемого в произведениях, подготовила материал для зарождения экзистенциальной эстетики на русской почве. «Грядущий век с его неразрешимыми социальными коллизиями, с господством машины над человеком, с его безбожием, ощущением кризисности бытия, предчувствием катастрофы лишь ускорил процесс экзистенциализации мировоззрения и литературы», − отмечает В. В. Заманская [8, с. 48].

Особое место среди русских писателей – предшественников Ф. М. Достоевского в экзистенциализме принадлежит Ф. И. Тютчеву, художественный опыт которого «был первой проекцией экзистенциального сознания в русской литературе» [Там же]. Тютчев одним из первых наполнил русское поэтическое пространство экзистенциальными категориями одиночества и заброшенности, конечности и хаоса, бессмысленности бытия, которое поэт сравнивает с «пылающей бездной». Человек (одинокий, покинутый) в мире у Тютчева – «беспомощное дитя», «сирота бездомный», ощущающий свою немощь и бессилие перед мирозданием, послушно проживая «жизнь отреченья, жизнь страданья» («О, как убийственно мы любим…») [17, с. 35]. Посторонний в мире, он равнодушен к переживаниям, радостям и огорчениям:

Живя, умей все пережить:

Печаль, и радость, и тревогу –

Чего желать? О чем тужить?

День пережит − и слава Богу!

(«Не рассуждай, не хлопочи…») [Там же, с. 18].

Конечность существования – одна из центральных граней поэтического                      мировоззрения Тютчева, которая присутствует уже в ранней лирике. Эсхатологические размышления о «последнем часе» − предчувствие трагической развязки – своеобразное пророчество поэта, сближающее Тютчева с Бердяевым:

Все − безразличны, как стихия, −

Сольются с бездной роковой!

О, нашей мысли обольщенье,

Ты, человеческое Я,

Не таково ль твое значенье,

Не такова ль судьба твоя?

(«Смотри, как на речном просторе…») [Там же, с. 34].

В поздних произведениях Тютчев убежден: приближающийся век, совершая «давно обдуманный удар», несет разрушение не человеку, но человечеству:

Для битв он послан и расправы,

С собой несет он два меча <…>

Но для кого? Одна ли выя,

Народ ли целый обречен?

(«На новый 1855 год») [Там же, с. 67].

Таким образом, представление о мире, полученное посредством восприятия «его роковых минут», − яркий экзистенциальный признак творчества поэта.

Определенная доминанта экзистенциального мировидения Тютчева – враждебность между человеком и природой − постепенно «переходит в атрибутивную концепцию и формулу экзистенциального сознания» [8, с. 49–50]. Судьба беспощадна к человеку, безысходность и обреченность существования – непреложная истина, человеческий «порыв к природе» остается без ответа, так как само мироздание для Тютчева – трагично и бесконечно, равнодушно.

Особое влияние на «становление» экзистенциальной эстетики русской литературы имело также творчество М. Ю. Лермонтова. Уже позже, по мнению Н. М. Улитиной, у Ф. М. Достоевского «на разных уровнях поэтики преломляется целый ряд важнейших тем, мотивов и художественных обретений лермонтовской поэзии» [18, с. 250]. Это тема «лишнего человека», одиночества, сна, смерти и др. В стихотворении «Дума» (1838), которое Достоевский особенно ценил, явно прослеживается еще одно экзистенциальное направление, получившее затем развитие в начале ХХ века у Э. М. Ремарка, Э. Хемингуэя, А. Барбюса и др., − «потерянное поколение»:

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее – иль пусто, иль темно,

Меж тем, под бременем познанья и сомненья,

В бездействии состарится оно.

 («Дума») [12, с. 299].

Часто  сам поэт причисляет себя к этому поколению:

Мое грядущее в тумане,

Было полно мук и зла

Зачем не позже иль не ране

Меня природа создала?

(«Мое грядущее в тумане…») [Там же, с. 274].

Экзистенциальные категории свободы, тоски, одиночества, заброшенности, конечности представлены в целом ряде стихотворений и являются одной из характерных особенностей мировосприятия лермонтовского героя:

Как в ночь звезды падучей пламень,

Не нужен в мире я.

(«Как в ночь звезды падучей пламень…») [Там же, с. 228].

Еще большее выражение экзистенциальных мотивов встречаем в прозе Лермонтова. Один из самых известных персонажей писателя − Печорин, сознательно ищущий «пограничные ситуации», жаждущий острых ощущений, испытывает пресыщенность и «тошноту» от окружающего и, скучая, анализирует собственные страсти и поступки как бы со стороны.

В литературоведении бытует мнение о том, что творчество великого русского поэта сопоставимо с экзистенциальным мировидением Кьеркегора. В статье «Лермонтов и Киркегор: феномен Печорина. Об одной русско-датской параллели» (2002) В. И. Мильдон утверждает: «совпадения Лермонтова и Киркегора» в том, что независимо один от другого «каждый высказал новый – для тогдашней умственной ситуации Европы – взгляд на проблему человека» [13]. Лермонтовский Печорин и киркегоровский Йоханнес-обольститель не просто литературные персонажи. Повествования об их жизни представляют собой синтез литературы и философии. Новизна романа Лермонтова «Герой нашего времени» не в том, что писатель представил образ «лишнего человека», который всюду видит лишь скуку и тщетно ищет применение своим талантам («зачем я жил? для какой цели я родился? А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое»). Лермонтов убежден, что мир вокруг не меняется, он рисует бессмысленность и абсолютную безвыходность существования. «Печорин, – отмечает Мильдон, − первый герой в русской литературе, позволяющий утверждать: причины того, что происходит с человеком, в нем самом, действительность же – лишь среда, место действия [Там же].

А. Г. Овчинников выявляет экзистенциальный смысл «мотива соблазнения», рассматривая «Дневник обольстителя» С. Кьеркегора и «Журнал Печорина». Героев двух авторов роднит конфликт с заурядным миром обычных людей: экзистенциальные сознания Печорина и Йоханнеса, раскрытое, соответственно, в «Дневнике» и «Журнале», свидетельствуют об их яркой индивидуальности и, одновременно, противопоставленности и враждебности окружающему. Автор обращает внимание  на  «культурологическую общность» Кьеркегора и Лермонтова, подчеркивает «близость лермонтовского мироощущения экзистенциальному сознанию Кьеркегора» [14, с. 112].

Проблему страха как экзистенциальную категорию также возможно выделить в творчестве Лермонтова. Страх у него – это страх одиночества, страх перед неизбежным (смерть), страх предательства и, главное, − страх перед Ничто «как неизбежной участью конечного человеческого „Я”».

Таким образом, поэзия и проза Лермонтова в какой-то мере предваряли русский экзистенциализм: «То, что путем рефлексии и напряжённой работы мысли выразили на языке философии А. Камю, Ж.-П. Сартр, К. Ясперс и другие экзистенциалисты XX века, задолго до них выразил в образно-поэтической форме Лермонтов» [18, с. 1–2].

И. С. Тургенев «предвосхищал экзистенциализм Сартра», обращаясь к образу свободы в стихотворении в прозе «Necessitas, Vis, Libertas (Барельеф)», (цикл «Senilia»). Писатель рассматривает в произведении категории «Необходимость», «Сила», «Свобода», причем последняя лишена у Тургенева развернутой семантики, как, например, «свобода совести», «свобода выбора», «свобода от судьбы» и т. д. Таким образом, «нравственная свобода субъекта, носителя свободы воли» рассматривается как особый тип свободы, приближенный к сартровскому, экзистенциальному [5, с. 43].

Многие исследователи улавливают  влияние философии существования на русскую литературу в еще более ранние периоды. По мнению В. А. Бачинина, начало первого «экзистенциального разворота» в русском гуманитарном сознании связано с А. С. Пушкиным. Творчество выдающегося поэта − основа и «философская сердцевина» литературного экзистенциализма в России, представленного концепцией «духовного скитальчества» [1, с. 91]. Вообще, на русской почве, по мнению исследователя, влияние экзистенциализма на русскую литературу простирается «от Пушкина и Чаадаева» до настоящего времени [Там же, с. 93].

Понятие «духовное скитальчество» раскрыл Ф. М. Достоевский в очерке «Пушкин» (1880). Размышляя о русском гуманитарном сознании, писатель определял его тип как отрицательный, пораженный духовным недугом безверия. Не ощущая русскую «почву» под ногами, интеллигенция отпадает от Бога. Скиталец ищет, «блуждая и томясь», впадает в крайности и ждет помощи извне: от Европы, от новомодных философских веяний и доктрин и т. д. Это духовное скитальчество между «носящимися в воздухе» идеями и теориями не приносит удовлетворения, не дает ответов на наболевшие вопросы. У Пушкина к таким скитальцам относятся Алеко, Евгений Онегин, у других авторов − Печорин, Рудин, Болконский, Раскольников, Карамазовы и др. И у Пушкина, и у Лермонтова экзистенциальный кризис героев переживается не катастрофично, т. е. в нем отсутствуют «инфернальные бездны» кровавых убийств, самоубийств, преступного сладострастия.

У Достоевского встречаем уже новый образ экзистенциального скитальца – озлобленного, умного богоотступника, готового подорвать «основы». Это приводит к рождению нового типа – типа «русского богоборца». Таким образом, унаследовав «экзистенциальный опыт» своих выдающихся предшественников, Достоевский стал писателем, «предугадавшим и обозначившим неизбежность второго экзистенциального поворота» в русской литературе и культуре [Там же, с. 95].

Таким образом, можно отметить, что влияние эстетики экзистенциализма на русскую литературу века не только очевидно, но и уникально: на русской почве экзистенциальные категории видоизменялись в соответствии с русской литературно-философской традицией. Творчество Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Тургенева и др., впитавшее в себя первоосновы философии существования, послужило основой для развития экзистенциальной эстетики в романах Ф. М. Достоевского и других выдающихся авторов.

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Бачинин, В. А. Об экзистенциальном пространстве русской литературы / В. А. Бачинин // Журнальный клуб Интелрос «Свободная мысль». – 2012. −  № 9−10. – С. 89–102. – Режим доступа:

http://www.intelros.ru/pdf/svobodnay_misl/2012_10/8.pdf .

2. Бибихин, В. В. Кьеркегор и Гоголь / В. В. Бибихин // Мир Кьеркегора. Русские и датские интерпретации творчества Серена Кьеркегора. − М. : Ad Marginem, 1994. − С. 82−90.
3. Болдырев, Н. Ф. Болезнь-к-жизни (О пути Льва Толстого с постоянной оглядкой на Киркегора) / Н. Ф. Болдырев // Янко Лаврин. Лев Толстой, сам свидетельствующий о себе и своей жизни. − Челябинск : Урал LTD, 1999. − С. 259−301.
4. Гайденко, П. П.  Экзистенциализм [Электронный ресурс] / П. П. Гайденко // Новая философская энциклопедия / Институт философии РАН. – Изд. 2-е, испр. и доп. − М. : Мысль, 2010. − Режим доступа:

https://iphlib.ru/greenstone3/library/collection/newphilenc/document/HASH52371e9b5f23f6427bc452?p.s=TextQuery.

5. Головко, В. М. Художественно-философская интерпретация свободы и необходимости И. С. Тургенева в парадигматическом контексте аксиологического онтологизма XX века / В. М. Головко // Знание. Понимание. Умение. − 2014. – № 4. – С. 40−48.
6. Ефремова, Л. М. Экзистенциализм в литературе и искусстве / Л. М. Ефремова // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – Тамбов : Грамота, 2009. − № 2 (4). – C. 117−120.
7. Зайцева, Т. Б. Русская литература XIX века и Киркегор / Т. Б. Зайцева // Филологические науки. Вопросы теории и практики. − 2014. − № 5 : в 2 ч. − Ч. II. − C. 84−88.
8. Заманская, В. В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий : учебное пособие / В. В. Заманская. – М. : Флинта : Наука, 2002. – 304 с.
9. Зеньковский, В. В. История русской философии / В. В. Зеньковский. – М. : Академический Проект, Раритет, 2001. – 880 с. – (Summa).
10. Кириленко, Г. Г. Краткий философский словарь / Г. Г. Кириленко, Е. В. Шевцов. − M. : АСТ, Слово, 2010. – 479 с.
11. Колесников, А. С. Философия и литература: современный дискурс / А. С. Колесников // Серия «Мыслители». История философии, культура и мировоззрение. − СПб. : Санкт-Петербургское философское общество, 2000. − Вып. 3. − C. 8−36.
12. Лермонтов, М. Ю. Собрание сочинений : в 4 т. / Михаил Юрьевич Лермонтов. – М. : Худож. лит., 1975. − Т. 1 : Стихотворения 1828 – 1841. − 648 с.
13. Мильдон, В. И. Лермонтов и Киркегор: феномен Печорина. Об одной русско-датской параллели [Электронный ресурс] / В. И. Мильдон // Октябрь. – 2002. − № 4. – Режим доступа:

http://magazines.russ.ru/october/2002/4/mil.html.

14. Овчинников, А. Г. «Дневник обольстителя» С. Кьеркегора и «Журнал Печорина» М. Ю. Лермонтова в контексте постромантизма / А. Г. Овчинников // Романтизм vs реализм: парадигмы художественности, авторские стратегии : сборник научных статей : к 100-летию со дня рождения проф. И. А. Дергачева. – Екатеринбург : Изд-во Уральского университета, 2011. − С. 111−129.
15. Розанов, В. В. О Достоевском / В. Розанов // Мысли о литературе : сборник / [сост., вступ. ст., коммент., указ. имен А. Н. Николюкина]. – М. : Современник, 1989. – С. 192–204. – (Б-ка «Любителям российской словесности». Из лит. наследия).
16. Тоичкина, А. В. «В полдневный жар…» : темы поэзии М. Ю. Лермонтова в «Преступлении и наказании» Достоевского / А. В. Тоичкина // Достоевский : материалы исследования / Российская академия наук (Санкт-Петербург) ; Институт русской литературы. − СПб. : Изд-во Пушкинского Дома, 2016. – Т. 21. – С. 246–260.
17. Тютчев, Ф. И. Полное собрание сочинений : в 6 т. / Ф. И. Тютчев ; [сост. В. Н. Касаткина]. − М. : Издательский Центр «Классика», 2003. − Т. 2. − 640 с.
18. Улитина, Н. М.  Экзистенциальная проблема страха в творчестве М. Ю. Лермонтова как социокультурный концепт [Электронный ресурс] / Н. М. Улитина // Политематический сетевой электронный научный журнал Кубанского государственного аграрного университета (Научный журнал КубГАУ). – Краснодар : КубГАУ, 2017. – № 126 (126). − С. 69–80. – Режим доступа:

http://sm-kubsau0.1gb.ru/2017/02/04.pdf.

19. Шестов, Л. И. Киргегард и экзистенциальная философия (Глас вопиющего в пустыне) / Л. И. Шестов ; [вступ. ст. Ч. Милоша ; подгот. текста и примеч. А. В. Ахутина]. – М. : Прогресс – Гнозис, 1992. – 304 с.
20. Ясперс, К. Духовная ситуация времени / К. Ясперс // Смысл и назначение истории : пер. с нем. – М. : Политиздат, 1991. – С. 287−418. – (Мыслители XX в.).

Ярошевская А. В. Эстетика экзистенциализма в русской литературе XIX века: предшественники Ф. М. Достоевского в экзистенциализме

В статье рассматривается влияние экзистенциальной эстетики на русскую литературу XIX века. Особое внимание автор уделяет анализу выражения экзистенциальных мотивов и категорий в творчестве А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Ф. И. Тютчева, И. С. Тургенева.

Ключевые слова: экзистенциализм, экзистенциальная эстетика, русская литература.

 

Yaroshevskaya A. V. Aesthetics of Existentialism in Russian Literature of the XIX century: Predecessors of F. M. Dostoevsky in Existentialism

The article examines the influence of existential aesthetics on the Russian literature of the nineteenth century. The author pays special attention to the analysis of the expression of existential motives and categories in the works of A. S. Pushkin, M. Y. Lermontov, F. I. Tyutchev, I. S. Turgenev.

Key words: existentialism, existential aesthetics, Russian literature.