Философско-культурологические исследования

УДК 140.8

Г. Ш. Пилавов

В культуре русского мира возрождается интерес к изучению русской религиозной философии Серебряного века. Особенно актуальна тема историзма, поскольку, как и в начале ХХ века, перед русской элитой стоит проблема выбора исторического вектора развития. Одной из ключевых фигур этого периода является Густав Шпет.

В настоящее время философское наследие Г. Шпета подвергается всестороннему изучению. Только в 2019 году вышло несколько работ, посвященных его творчеству. Среди них мы отметим такие исследования, как «Герменевтическая феноменология Густава Шпета: на пути к «положительной» философии истории» И. Демина [4], «Реконструкция герменевтической философии и социальной герменевтики в историко-философском наследии Г. Г. Шпета» Е. Маркиной [6] и «Образовательное значение смыслов Густава Шпета» Ю. Саурова и Е. Счастливцевой [9]. При анализе этих работ можно установить, что они посвящены в основном исследованию герменевтических аспектов творчества русского мыслителя. Лишь в работе И. Демина речь заходит о некоторых деталях исторической науки. Однако и там они рассматриваются в контексте герменевтической феноменологии. В нашей работе мы хотим обратиться к вопросам науки истории и истории философии.

В своем труде «История как проблема логики» Г. Шпет изучает эпоху Просвещения с историко-философской точки зрения. При этом наибольшее внимание уделяется Просвещению в Германии. Если изложение своих мыслей по поводу Просвещения в Англии и во Франции занимает у него в общей сложности сто страниц, то анализу немецкого Просвещения посвящено более трехсот.

Сравнивая немецкое и французское Просвещение, русский мыслитель делает спорное с исторической точки зрения сравнение. Он пишет, что «в высшей степени яркий свет проливает на отличие немецкого Просвещения от французского сравнение Канта с Контом как завершителем французского Просвещения» [14, c. 173]. Здесь возникает вопрос о хронологии эпохи Просвещения – как в Германии, так и во Франции. Лишь определив временные границы эпохи, мы можем рассуждать о принадлежности к ней того или иного философа. Считать Конта причастным к эпохе французского Просвещения, по нашему мнению, недопустимо. Традиционно окончание Просвещения во Франции ограничивают либо 1770-ми годами (Дидро, Руссо), либо 1780-ми годами, в крайнем случае началом французской революции (Кондорсе, Мабли, Тюрго).

Огюст Конт родился в 1798 году. Свои ключевые труды («Курс позитивной философии» в 6 томах), положившие начало теории позитивизма, он опубликовал в 1830–1842 годах. Как бы ни хотелось Г. Шпету сравнить завершение немецкого и французского Просвещения через сравнение Канта и Конта, но, как мы считаем, это неверно. Причисление Конта к французским просветителям не укладывается ни в одну трактовку хронологии французского Просвещения. В этом вопросе Г. Шпет противоречит сам себе. Выше он пишет о том, что «французская революция сыграла весьма существенную роль во всей европейской истории; в частности, как завершение Просвещения» [Там же, c. 163]. Исходя из его же датировки, ни о какой принадлежности Конта к французскому Просвещению не может быть и речи.

По нашему мнению, можно указать на различие Просвещения во Франции и Германии, не прибегая к сомнительным в хронологическом плане аналогиям. Основное отличие между ними рельефно прослеживается в религиозном вопросе. Если Просвещение во Франции было воинственно-антиклерикальным, то в Германии оно не принимало таких форм. Более того, можно утверждать, что одним из источников Просвещения в Германии была теология. Конечно, элементы антиклерикализма можно найти и там. Но немецкие мыслители не порывали с религией и религиозным мироощущением. Скорее речь шла о соединении религии и философии.

Очень подробно русский философ анализирует труды философа и ученого Хладениуса, высоко оценивая его работы. Так, он пишет: «Своим пониманием задач истории как науки ясным сознанием необходимости особого логического учения об истории и ее методе, Хладениус является первым, пытавшимся на деле разрешить новые задачи новой науки. Тот факт, что Хладениус остался одиноким, показывает только, как он опередил свое время» [Там же, c. 296]. Нужно отметить, что Г. Шпет очень редко давал столь высокие оценки мыслителям XVIII века. Возможно, здесь сыграло свою роль то, что Хладениус считается одним из основателей герменевтики – науки, которой русский мыслитель посвятил большую часть своих трудов.

Однако конкретный пример из Хладениуса, приведенный Г. Шпетом применительно к исторической науке, на наш взгляд, крайне неудачен. Русский философ приводит мнение Хладениуса о том, что основанием философского познания является познание историческое, и тут же добавляет: «Но он отказывается понимать, как может быть основанием философского познания знание о том, что Александр победил Дария, или знание каких-нибудь деяний Карла V.

Эти краткие критические замечания Хладениуса чрезвычайно ценны. Таким образом, Хладениус разделяет историю как процесс от познания этого процесса в науке истории и от познания этого познания в логике» [Там же, c. 268]. Мысль Хладениуса, которую разделяет Г. Шпет, вполне понятна. Однако исторические примеры, как мы постараемся доказать, подобраны на редкость неудачно.

Победа Александра Македонского над Дарием – это не просто война, которую одно государство выиграло у другого. Это была победа более свободной и более развитой греческой цивилизации над типичной восточной деспотией, которой являлась в то время Персия Ахеменидов. Результатом победы Александра стал эллинизм, а следовательно, и развитие всех сторон жизни общества. Считается, что в эллинизме «зародились идеи – научные, философские, этические, религиозные, которые веками владели миром» [8, c. 11]. Кроме того, эллинизм сумел выйти за узкие рамки Греции. Некоторые исследователи выделяют в нем раннюю фазу – «с творческой работой в области науки, философии, литературы, государственных форм и др., когда независимый греко-македонский мир распространял свою цивилизацию в Азию» [11, c. 20]. Мы видим, таким образом, что победа Александра над Дарием изменила мир: в историческом, социально-политическом и философском плане.

Неудачным является и пример с Карлом V. «После Второй мировой войны, параллельно с идеями интеграции Западной Европы и созданием Европейского экономического сообщества, в политике Карла V стали видеть едва ли не прообраз европейской интеграции, а самого императора оценивать как „отца Европы”» [5, c. 47]. Как мы видим, сейчас деятельность этого монарха историографией рассматривается как первая попытка создания единой Европы – к чему в конце концов и пришло человечество в ХХ веке.

Эти неточности скорее простительны Хладениусу, нежели Г. Шпету. Конечно, он мог не предвидеть новой оценки Карла V. Но вопросы эллинизма к тому времени уже были раскрыты (Дройзен, «История эллинизма», 1836–1843 гг.). Стоит добавить, что и сам русский мыслитель отлично понимал значение эллинизма. В своем труде «Герменевтика и ее проблемы» он пишет: «Эллинистическая образованность со своим ярко выраженным „филологическим” характером, своими двумя главными центрами – Александрией и Пергамом – представляет два разных герменевтических направления» [13, c. 233]. При этом устранить исторические огрехи в трудах Хладениуса несложно. Достаточно заменить Александра Македонского и Карла V на, скажем, Чингисхана и Людовика XIV, и основная мысль немецкого философа не будет вызывать сомнений.

Спорными, на наш взгляд, являются обобщающие выводы Г. Шпета касательно взглядов одного из ведущих мыслителей той эпохи Гердера. Прежде всего он пишет: «Нас интересует не само по себе содержание философско-исторических идей Гердера, а только его общие философские источники» [14, с. 353]. Исходя из названия труда Г. Шпета («История как проблема логики»), решение рассматривать философское, а не философско-историческое его наследие выглядит странным.

Не все гладко, как мы считаем, и с философской оценкой творчества Гердера. Так, русский философ утверждает, что «философской почвой для Гердера от начала и до конца оставался рационализм» [Там же, c. 356] и что «Гердер до конца остается рационалистом» [Там же, c. 357]. Однако нам кажется, что сам Гердер вряд ли согласился бы с его выводами. Труд немецкого мыслителя «Тоже философия истории» посвящен критике рационалистической философии истории просветителей. В нем он стремился показать, что идеи Просвещения являются чрезмерно рационалистическими.

Гердер также считается одним из выдающихся деятелей «Бури и натиска» – движения против Просвещения и рационализма. В современном учебнике по истории философии авторов Г. Скирбекка и Н. Гилье сказано: «В 1770-е годы произошел решающий поворот в духовной жизни немецкого общества. Более конкретно, речь идет о переходе от рационалистического Просвещения к антирационалистическому предромантизму. Одной из центральных фигур этого переходного периода являлся Иоганн Готфрид Гердер» [10, c. 476]. Как мы видим, в настоящее время взгляды Г. Шпета на философское позиционирование Гердера считаются неверными.

В чем же может быть причина столь явного, на наш взгляд, недопонимания Г. Шпетом творчества Гердера? Вероятно, оно может быть связано с их принципиальными расхождениями в цивилизационном вопросе. Русский философ был ярко выраженным еврофилом, сторонником европейского пути развития. В своих трудах он неоднократно подчеркивал разницу в развитии русского и европейского общества, считая Россию более отсталым государством в плане развития науки, культуры и политической системы. Так, в своем труде «Очерки русской философии» он писал об «одиночестве в Европе восточного варварства» [15, с. 52]. Немецкий же мыслитель придерживался прямо противоположных взглядов на европейскую цивилизацию. Он был категорически не согласен с тезисом о том, что «обитатели всех стран света должны стать европейцами, чтобы жить счастливо». Обращаясь к историческим примерам, он подчеркивал, что европейцы «запятнали себя на веки вечные» [2, c. 242], имея в виду их отношение к неевропейским странам и народам. Гердер перечислял методы, которыми «европейская культура» проникала в чужие земли: «Несправедливые войны, алчность, обман, гнет, болезни» [Там же, c. 293]. Вопросы развития человечества являются одними из важнейших в творчестве обоих философов, и мы можем видеть их крайний антагонизм во взглядах на эту проблему. Неудивительно, что при таких расхождениях в принципиальном вопросе Г. Шпет не сумел, по нашему мнению, непредвзято проанализировать философское наследие Гердера.

Обращают на себя внимание резкие и, на наш взгляд, несправедливые строки, написанные Г. Шпетом в адрес Фридриха Великого. Говоря о развитии немецкого Просвещения под его покровительством, мыслитель пишет: «Придворная философия, правда, создавалась прямо французскими же представителями Просвещения и едва ли многим простиралась дальше того, что было нужно для развлечений коронованного чудака» [14, c. 165]. Нельзя не отметить, что король Пруссии сделал для Просвещения больше, чем все остальные европейские монархи, вместе взятые. Уже сразу после коронации он стал перестраивать Пруссию по канонам Просвещения, превратив страну из европейского захолустья в политически сильное и экономически реформированное государство. С его приходом к власти было введено гласное судопроизводство, запрещены пытки, отменена цензура. Невиданной для того времени была религиозная политика Фридриха. На фоне религиозной нетерпимости даже во Франции и Англии, не говоря уже об иных странах, его слова и дела выглядели более прогрессивными. Он не присоединился к гонениям на иезуитов после папского послания об уничтожении ордена и одновременно принимал протестантских беженцев из Богемии, предоставив им свободу от налогов и военной службы. При нем в Берлине был заложен собор Святой Ядвиги – первая католическая церковь в Пруссии после протестантской Реформации.

Не забывал Фридрих и о философии в частности и науке в целом. В 1740 году он возвращает в страну Вольфа, произведя его в звания вице-канцлера и тайного советника. Несколько лет спустя он делает этого выдающегося философа ректором университета в Галле. В 1744 году Фридрих создает Берлинскую академию наук. В 1750 году по его приглашению в Берлин переезжает Вольтер. Более того, Фридрих оставил после себя богатое литературное наследие. Еще до вступления на престол им написан трактат «Антимакиавелли», изданный впоследствии Вольтером. В этом произведении он с позиции просвещенного абсолютизма критикует моральные стороны работы Макиавелли «Государь». Будучи монархом, он продолжил заниматься литературно-просветительской деятельностью. Тридцать томов сочинений оставил после себя король-философ, как его называли современники. Среди них большинство – рассуждения на политические и исторические темы.

Оценку Г. Шпетом Фридриха II не разделяли и его современники. Так, известный философ и историк Франц Меринг писал: «Фридрих стоял на такой высоте философского понимания, какой, вероятно, не достигал в то время никакой немец, даже и молодой Лессинг» [16, c. 232]. По мнению кандидата исторических наук А. Н. Шигаревой, король-философ оценивается противоположно русскому мыслителю: «Фридрих уже вполне ощущал себя человеком нового времени и прекрасно владел дискурсом Просвещения. На прошлое он взирает с высоты эпохи Разума и Прогресса» [12, c. 17]. Мы согласны с этим утверждением.

Необходимо отметить, что покровительство немецкому Просвещению, которое оказал Фридрих, не являлось для Германии уникальным. На наш взгляд, здесь будет уместно вспомнить и герцога Веймарского Карла Артура. Под его патронажем возникло целое явление, известное как веймарский классицизм. К нему традиционно причисляют таких великих мыслителей той эпохи, как Гете, Шиллер, Гердер и Виланд.

Пренебрежительное отношение Г. Шпета к Фридриху связано, как нам кажется, с его предвзятым подходом к тем ученым, которые больше известны своим вкладом в науку за пределами философии. Так, русский философ, анализируя персоналии немецкого Просвещения применительно к историческим проблемам, обходит вниманием фигуру Юстуса Мёзера. Современные исследователи исторической науки, напротив, считают его вклад в ее развитие крайне ценным. Так, крупный немецкий историк Ф. Мейнеке пишет: «В Мёзере, Гердере и Гёте мы видим трех самых значительных и наиболее рельефно проявивших себя в XVIII веке первооткрывателей нового понимания истории» [7, c. 274]. Более того, в своем фундаментальном труде «Возникновение историзма» немецкий ученый посвятил его творчеству отдельную главу. Высоко оценивали труды Мёзера и его современники. Гёте писал о нем: «Высказывания такого ума и характера, подобно крупицам и пылинкам золота, ценятся так же, как и золотые слитки, и даже выше, нежели отчеканенные в монетах» [3, c. 357].

На наш взгляд, вызывает сомнение и вывод Г. Шпета о локальном характере и малой распространенности идей Просвещения. Так, он утверждает, что идеи Просвещения в Германии не выходили за пределы университетов и носили академический характер. Русский философ приводит в пример ситуацию с выдающимся немецким философом Христианом Вольфом. Он пишет, что «направленные против него обвинения в атеизме и т. п. не носят и следа той страстности и не привлекают того широкого общественного интереса, как это имело место во Франции в аналогичных случаях. Эти вопросы волнуют только академические круги, и притом, главным образом, ближайших сторонников и противников академической деятельности Вольфа» [14, c. 168]. Известно, что Вольф был вынужден покинуть Пруссию из-за негативного отношения к нему Фридриха Вильгельма I, которого называли король-солдат. После того как королем стал Фридрих II (король-философ), Вольф вернулся в Галле, и «это возвращение было встречено не только университетом, но и всеми жителями города как грандиозный триумф. За милю до городских ворот ученого ожидала торжественная колесница; на улицах и на площадях собрались толпы народа, и Вольф въехал в Галле при громогласных приветствиях, звуках труб и литавр» [1, c. 177]. Один этот факт доказывает неправоту Г. Шпета в вопросе популярности идей Просвещения в Германии.

Итак, Густав Шпет при анализе природы немецкого Просвещения, на наш взгляд, допускает ряд неточностей. Вызывают вопросы как его хронология эпохи, так и оценка ряда персоналий и их творчества. Отметим, что эти спорные моменты лежат в области исторической науки. Его же анализ философской составляющей немецкого Просвещения написан на высочайшем уровне и является большим вкладом в историю философии.

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Андреев, А. Ю. Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы / А. Ю. Андреев. – М.: Знак, 2009. – 648 с.
2. Гердер, И. Г. Избр. сочинения / И. Г. Гердер. – М.–Л.: Государственное издание художественной литературы, 1959. – 392 с.
3. Гете, И. В. Собр. соч.: в 10 т. / И. В. Гете. – М.: Худож. лит., 1980. – Т. 10. – 514 с.
4. Демин, И. В. Герменевтическая феноменология Густава Шпета: на пути к «положительной» философии истории / И. В. Демин // Вестн. Сев. (Арктич.) федер. ун-та. Сер.: Гуманит. и соц. науки. – 2019. – № 2. – С. 103–115.
5. Ивонин, Ю. Е. Карл V Габсбург / Ю. Е. Ивонин // Вопр. истории. – 2007. – № 10. – С. 46–65.
6. Маркина Е. П. Реконструкция герменевтической философии и социальной герменевтики в историко-философском наследии Г. Г. Шпета // Наука. Искусство. Культура. 2019. №3. С. 82-88.
7. Мейнеке, Ф. Возникновение историзма / Ф. Мейнеке; пер. с нем. В. А. Брун-Цехового. – М.: РОССПЭН, 2004. – 480 с.
8. Ранович, А. Б. Эллинизм и его историческая роль / А. Б. Ранович. – М.–Л.:
   Изд-во АН СССР, 1950. – 386 с.
9. Сауров Ю. А. Образовательное значение смыслов Густава Шпета (К 140-летию Г. Г. Шпета) / Ю. А. Сауров, Е. А. Счастливцева // Вестн. Вят. гос. ун-та. – 2019. – № 1. – С. 22–34.
10. Скирбекк, Г. История философии / Г. Скирбекк, Н. Гилье. – М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2011. – 800 с.
11. Тарн, В.Эллинистическая цивилизация / В. Тарн. – М.: Изд-во иностр. лит., 1949. – 372 с.
12. Шигарева, А. Н. Фридрих II об уроках европейской истории / А. Н. Шигарева // Вестн. КГУ им. Н. А. Некрасова. – 2015. – № 2. – С. 16–19.
13. Шпет, Г. Г. Герменевтика и её проблемы / Г. Г. Шпет // Контекст – 1989 / сост. А. В. Михайлов. – М.: Наука, 1989. – С. 231–268.
14. Шпет, Г. Г. История как проблема логики: Критические и методологические исследования / Г. Г. Шпет. – М.: Либроком, 2011. – 488 с.
15. Шпет, Г. Г. Очерки русской философии / Г. Г. Шпет. – М.: РОССПЭН, 2008. – 592 с.
16. Mehring, F. Die Lessings-Legende / F. Mehring // Gesammelte Schriften / hrsg. v. T. Höhle, H. Koch, J. Schleifenstein. – Berlin, 1963. – Bd. 9. – S. 49.

 

 

Пилавов Г. Ш. Проблемы историзма немецкого Просвещения в творчестве Г. Шпета

В данной работе анализируются взгляды Густава Шпета на немецкое Просвещение и его представителей. Как нам кажется, Г. Шпет при анализе эпохи немецкого Просвещения допускает ряд неточностей. Вызывают вопросы как его хронология эпохи, так и оценка ряда персоналий и их творчества. Отметим, что эти спорные моменты лежат в области исторической науки. Его же анализ философской составляющей немецкого Просвещения написан на высочайшем уровне и является большим вкладом в историю философии.

Ключевые слова: история, историзм, Просвещение, история культуры.

 

Pilavov G. Sh. The problems of historicism of the German Enlightenment in the works of G. Shpet

This paper analyzes the views of Gustav Shpet on the German Enlightenment and its representatives. It seems to us that G. Shpet, in analyzing the era of the German Enlightenment, makes a number of inaccuracies. Questions are raised about both his chronology of the era, and the assessment of a number of personalities and their work. We have noticed that these controversial issues lie in the field of historical science. His analysis of the philosophical component of the German Enlightenment is written at the highest level and is a great contribution to the history of philosophy.

Key words: history, historicism, Enlightenment, cultural history.