Философско-культурологические исследования

УДК 130.2

А. В. Ярошевская

Размышляя о русской философской танатологии рубежа ХІХ−ХХ веков, необходимо отметить пристальное внимание к ситуациям «избыточной экзистенции», наиболее яркая из которых − «квазиобъектный фантом, существенный в бытии, но бытийной сущностью не обладающий» − смерть [10]. Действительно, на рубеже ХІХ−ХХ веков практически все представители русской религиозно-идеалистической философии так или иначе касались темы смерти. Данное понятие часто рассматривалось с точки зрения эсхатологической: конечность человека – конечность человечества. Глубокую разработку этой проблемы, ставшей одним из главных достижений русской религиозной философии, мы видим у Ф. М. Достоевского: «взыскание бессмертия стало главным делом жизни и центральным вопросом космодицеи» великого мыслителя [Там же].

Цель данной статьи – охарактеризовать смерть как важнейший экзистенциал в творчестве Ф. М. Достоевского.

Актуальность исследования обусловлена не только непреходящим интересом к философскому наследию Ф. М. Достоевского, она связана и с современными реалиями: многочисленные войны и социальные катастрофы продолжают воздвигать «живые картины активной смерти» и сегодня.

Проблему смерти в творчестве Ф. М. Достоевского рассматривали С. С. Аванесов «Amor mortis (Диалектика вольной смерти в творчестве Ф. М. Достоевского)», И. И. Евлампиев «Проблема смерти в творчестве Достоевского», «Кириллов и Христос: Самоубийцы Достоевского и проблема бессмертия», Е. Н. Шовина «Проблема смерти и бессмертия в философском наследии Ф. М. Достоевского», Накамура Кэнноскэ «Чувство жизни и смерти у Достоевского» и др. Однако, на наш взгляд, смерть как экзистенциал в философии и творчестве Ф. М. Достоевского исследована недостаточно.

В широком смысле идея смерти выступает наивысшей точкой, «квинтэссенцией всяческого экзистенциального опыта» [18]. Это – катастрофическое разрушение всех существующих у индивида представлений о мироустройстве и о своем месте в нем. Ключевое слово здесь – «неопределенность». Это разделение жизни на известное «до» и неизвестное «после». Смерть – единственное из явлений, к которому невозможно применить непосредственный опыт. В отличие от других экзистенциальных состояний человека (одиночество, надежда, страх), экзистенциал смерти сам по себе является беспредметным, «слепым», не подвластным рефлексивной или перцептивной обработке. Поэтому он соответствует самой природе экзистенциального, воспринимается человеком устрашающе и трагично.

М. Хайдеггер писал о смерти как о переходящей границе «всякой ограниченности», отмечал безысходность человека перед угрозой полного исчезновения, которая существует на всем протяжении жизни, а не только в определенный момент. «Поскольку человек есть, он стоит в неотвратимости смерти», − считал мыслитель, поэтому смерть как финал бытия-в-мире – своеобразный элемент жизни: «Бытие жизни есть одновременно и смерть. Все, что вступает в жизнь, вместе с нею начинает тут же умирать, продвигаться к своей смерти, и смерть есть одновременно и жизнь» [16, с. 209].

Ф. М. Достоевский своеобразно отобразил пребывание личности перед лицом смерти, отразил в своих произведениях изменения в сознании личности, преодолевающей порог небытия. Сущность и смысл смерти многократно переосмыслены, прочувствованы в его творчестве. И хотя работ, непосредственно посвященных этому экзистенциалу, у писателя нет, размышления о смерти вкладываются в уста персонажей романов, проявляются в их идеях и поступках.

В романе «Бесы», рассказывая Хроникеру о себе, инженер-самоубийца Кириллов восклицает: «Я не могу о другом, я всю жизнь об одном. Меня Бог всю жизнь мучил». В этих словах угадываются многолетние размышления самого Ф. М. Достоевского о праве человека на смерть и жизнь, о самоубийстве, причем образы самоубийц в произведениях писателя представлены достаточно широко (Свидригайлов, Ставрогин, Смердяков, Ипполит и др.). При этом понимание смерти у него носит ярко выраженный экзистенциальный характер. Писатель неоднократно подчеркивал, что ценность жизни можно осознать лишь на пороге смерти, небытия, только тогда «начинается подлинная жизнь для человека и человечества» [1, с. 57]. Сам писатель, прошедший через пограничную ситуацию − «пять минут» смерти на Семеновском плацу, переосмыслил свою жизнь, прошел процесс «обновления» мировоззрения. Позже в его романе «Идиот» князь Мышкин размышляет: «Самая сильная боль, может, не в ранах, а вот, что вот знаешь наверно, что вот через час, потом через десять минут, потом через полминуты, потом теперь, вот сейчас – душа из тела вылетит, и что человеком уж больше не будешь, и что это уж наверно; главное то, что наверно <…>. Может быть, и есть такой человек, которому прочли приговор, дали помучиться, а потом сказали: „Ступай, тебя прощают”» [8, с. 24]. Именно эта «самая сильная боль», этот вполне пережитый и прочувствованный экзистенциал смерти стал результатом «великого познания, редкого опыта, как бы нового измерения всего существующего», которым впоследствии Ф. М. Достоевский сумел воспользоваться «для поразительных открытий» [11, с. 62].

Экзистенциал «смерть» по-разному воплощается в произведениях Ф. М. Достоевского: «смерть» как таковая, «жизнь после смерти», «самоубийство», «убийство», «подполье» как смерть, «апокалипсис» («когда времени больше не будет») и др. Например, в рассказе «Бобок» писатель, пародируя современное общество с генералами, статскими советниками и т. д., дает вариант посмертного существования. Умершие люди продолжают жить «как бы по инерции», погрязают в спорах, мелких склоках, бесконечном выяснении отношений. «…наверху, когда еще мы жили, то считали ошибочно тамошнюю смерть за смерть. Тело здесь еще раз как будто оживает, остатки жизни сосредоточиваются, но только в сознании», − говорит один из умерших [3, с. 61]. Извечный гамлетовский вопрос звучит в рассказе по-другому: какой будет наша жизнь после смерти? «Лучше» или «хуже» нынешней?

Еще один вариант «посмертного» существования встречаем в рассказе «Сон смешного человека», герой которого после погребения вполне осознает себя, чувствует сырость и пустоту. Умерший, взывая к высшим силам, умоляет изменить свою участь и описывает свои посмертные муки: «Никогда и никакому мучению, какое бы ни постигло меня, не сравниться с тем презрением, которое я буду молча ощущать, хотя бы в продолжение миллионов лет мученичества» [7, с. 127]. Его мольбы услышаны, он унесен неведомым существом на планету, подобную Земле, но представляющую собой идеальный мир. «Это была земля, не оскверненная грехопадением, на ней жили люди не согрешившие, жили в таком же раю, в каком жили, по преданиям всего человечества, и наши согрешившие прародители, с тою только разницею, что вся земля здесь была повсюду одним и тем же раем», − пишет автор [Там же, с. 129]. От чего же зависит «качество» нашего посмертного существования? Будет ли это «разврат последних упований» или человек попадет в совершенный мир, в котором существует «живое и беспрерывное единение с Целым вселенной». Зависит это исключительно от самого человека, от его выбора, его стремления к праведности и совершенству в земной жизни.

Личная утрата − смерть жены, М. Д. Достоевской, − обострила интерес писателя не только к смерти и бессмертию, но и к вопросу об эгоизме, самопожертвовании и нерушимой связи между прошлыми и будущими поколениями. После в записной книжке он отмечает: «16 апреля. Маша лежит на столе. Увижусь ли с Машей?» [14, с. 715]. Ф. М. Достоевский приходит к выводу, что личностное «я» препятствует исполнению важнейшей заповеди о том, что нужно любить ближнего как самого себя. Следовать этой заповеди вполне мог лишь Христос, который является «вековечным идеалом». Тем не менее наивысшей целью человека должно быть уничтожение собственного «я», стремление «отдать его целиком всем и каждому безраздельно и беззаветно». Только при условии слияния и взаимоуничтожения противоположностей «я − все» возможно дальнейшее развитие этих двух составляющих. В этом видится писателю «рай Христов»: «Вся история, как человечества, так отчасти и каждого отдельно, есть только развитие, борьба, стремление и достижение этой цели» [Там же]. Достигнув этого, человечество достигнет и апогея своего развития, предела земного существования, поэтому земное существование − временное и переходное. В этом и состоит ответ на вопрос антихристиан о том, почему на земле человек до сих пор не смог достичь мировой гармонии. Происходит это потому, пишет Ф. М. Достоевский, что земная жизнь − это развитие, а жизнь после смерти − «бытие, полное синтетически, вечно наслаждающееся и наполненное, для которого <…> времени больше не будет». Но если по достижению этой высшей цели человек как таковой «угаснет и исчезнет», значит, есть и будущая, вечная жизнь: «Коли веришь во Христа, то веришь, что жить будешь вовеки». Поэтому человек не умирает «весь», он – своеобразное связующее звено между прошлыми и будущими поколениями. Таким образом, во время земной жизни человек должен стремиться к идеалу, пусть и противоречащему его природе. Если он не способен принести в жертву свое «я» другому, то неизменно чувствует страдание и называет это состояние «грех». Это беспрерывное состояние страдания, по мнению писателя, должно уравновешиваться «райским наслаждением исполнения закона», личной жертвой. В этом Ф. М. Достоевский и видит земное равновесие, без которого земное существование лишилось бы смысла. «Учение материалистов – всеобщая косность и механизм вещества, значит, смерть. Учение истинной философии – уничтожение косности, то есть мысль, то есть центр и Синтез вселенной и наружной формы ее – вещества, то есть Бог, то есть жизнь бесконечная», − заключает мыслитель [14, с. 717].

Безусловно связана с экзистенциалом смерти тема самоубийства − одна из важнейших в творчестве Ф. М. Достоевского, с помощью которой он интерпретирует проблемы ответственности, свободы выбора, смысла жизни и веры. Этой проблемы писатель касается в публицистике («Два самоубийства», «Приговор», «Голословные утверждения» и др.), во многих романах («Идиот», «Преступление и наказание», «Бесы», Братья Карамазовы»).

Статьи из «Дневника писателя», посвященные вопросу самоубийства, как бы продолжают друг друга. В первой − «Два самоубийства» − писатель рассказывает о двух разных девушках, покончивших с собой. В «Дневнике» он записывает: «Об иных вещах, как они с виду ни просты, долго не перестается думать. И какие две разные смерти!» [4, с. 320−321]. По воспоминаниям современников, писатель сильно переживал каждое сообщение о самоубийстве, он собирал все сведения подобного рода, следил за известиями из газет, анализировал, размышлял над причинами: «Никак ведь они (т. е. медики) не могут догадаться, что человек способен решиться на самоубийство и в здравом рассудке от каких-нибудь неудач, просто с отчаяния, а в наше время и от прямолинейности взгляда на жизнь. Тут реализм причиной, а не сумасшествие» [15, с. 518].

В статье «Приговор» Ф. М. Достоевский приводит пример размышления самоубийцы «от скуки», материалиста. Начинает самоубийца с обвинения природы, которая не имела права производить его на свет, руководствуясь «какими-то» вечными законами, без его воли. Он создан этой природой «сознающим», а значит – страдающим. Через сознание природа возвещает о вечной «гармонии целого» в будущем, однако человек не сможет в ней участвовать, не понимает ее смысла и конечной цели. Несмотря на это, пишет самоубийца, человек все же обязан жить и страдать, смириться ради общего блага. Гораздо лучше было бы природе создать человека «как все животные», т. е. не осознающим себя разумно, так как сознание приносит только напрасные муки: «Сознание же мое есть именно не гармония, а, напротив, дисгармония, потому что я с ним несчастлив». Все усилия по счастливому, дающему наслаждение, правильному устройству своей жизни также бессмысленны, так как завтра все это обратится в прах. Поэтому автор записок не может быть счастлив «под условием грозящего завтра нуля». И какие бы высшие и разумные цели не преследовало человечество, оно так же конечно, как и отдельный человек. Даже если это необходимо по законам мировой гармонии, законам всесильной, но мертвой и равнодушной природы, «в этой мысли заключается какое-то глубочайшее неуважение к человечеству, глубоко мне оскорбительное и тем более невыносимое, что тут нет никого виноватого» [5, с. 322]. Если предположить, что впереди ждет «мировая гармония» и всеобщее счастье, то зачем тысячелетиями было «истязать» человечество для достижения ее, ведь даже после этого все в конечном итоге опять же превратится «в хаос»?

Автор размышлений приходит к неутешительному предположению: человек «пущен на землю» только в виде эксперимента, «наглой пробы». А если это верно, то человеку незачем «переносить эту комедию», поэтому он принимает на себя и роль судьи, и роль подсудимого и приговаривает обманувшую его природу вместе с ним к уничтожению.

В статье «Голословные утверждения» писатель разъясняет свои мысли из «Приговора», пишет о том, что его предыдущая статья посвящена «основной и самой высшей идее человеческого бытия – необходимости и неизбежности убеждения в бессмертии души человеческой». Философский смысл исповеди самоубийцы, как отмечает писатель, заключается в главном выводе: «Без веры в свою душу и в ее бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо» [6, с. 387]. Проблема эта, по мнению писателя, невероятно важна и актуальна, так как в высших слоях интеллигентного общества укореняется страшная мысль о неверии в бессмертие своей души. Писатель убежден, что без высшей идеи не может существовать ни отдельный человек, ни нация. И идея эта, по мнению мыслителя, едина для всех: «идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные „высшие” идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из нее одной вытекают» [Там же, с. 389]. Основная проблема самоубийцы – потеря веры в бессмертную душу, считает писатель, причем главное для Ф. М. Достоевского – «совместная вера в бессмертие души». Эту веру не заменит ни любовь к человечеству, ни новомодные законы и теории об устройстве рая на земле. Итак, заключает мыслитель, вера в бессмертие есть самое нормальное «состояние человечества».

В романе «Бесы» экзистенциал «самоубийство» раскрыт наиболее полно: на фоне различных сюжетных линий ярко прослеживается взаимосвязь между идеей самоубийства и «человекобожия». Один из самых противоречивых персонажей романа − инженер Кириллов − выбирает собственное средство «богоборчества» − вольную смерть. Этот самоубийца-философ, попав под влияние Ставрогина, дошел «до исступления» и разработал теорию, т. е., по сути, также является самоубийцей «из идеи». Разум и чувства борются в душе Кириллова: роковое раздвоение является следствием умозрительного отрицания Бога и, одновременно, любви к жизни и жалости к людям. Испытывая секунды просветления и экстаза, Кириллов понимает все же, что жизнь полна страдания и боли. Выход он видит в идее человекобога. Этот мир временный и должен перемениться «физически», после этого наступит не будущая вечная, а «здешняя» вечная жизнь. Мешает этому великий обман – Бог. «Человек только и делал, что выдумывал Бога, чтобы жить, не убивая себя», − говорит инженер [2, с. 575]. Именно Бог − воплощение страха загробной жизни, смерти, которой так боится человек. Если же победить этот страх, не нужным станет и Бог, «свобода будет, когда будет все равно, жить или не жить».

Здесь явно прослеживается связь экзистенциалов «самоубийство» и «свобода». Убив себя, Кириллов намерен проложить новую дорогу к свободе, освободить все человечество от «боли страха смерти», т. е. от Бога. Свобода выбора приведет к тому, что Кириллов сам станет Богом, сам сможет решать важнейший вопрос: жизнь или смерть. «Если нет Бога, то я Бог <…>. Если Бог есть, то вся воля Его, и без воли Его я не могу. Если нет, то вся воля моя и я обязан заявить своеволие <…> Я обязан себя застрелить, потому что самый полный пункт моего своеволия – это убить себя самому <…> Я один во всемирной истории не захотел в первый раз выдумывать Бога» [Там же, с. 574]. Это решение, по мнению Кириллова, эта его смелость, этот выбор сделает его истинным человекобогом.

Свобода Кириллова – страшная свобода. Экзистенциальный страх инженера связан с его же теоретическими домыслами. Не случайно Кириллов колеблется перед самоубийством. Ведь, отрицая наличие Бога, человек берет на себя величайшую ответственность за свою жизнь и жизнь других, а его способности «самостоятельно устроить гармонию и порядок на земле» весьма сомнительны. К тому же, если нет Бога, значит, нет и бессмертия, «человек рискует стать только природным телом, физическим объектом, снабженным рядом психических функций, но не высшей божественной сущностью» [17, с. 135].

По мысли Ф. М. Достоевского, только Бог является «гарантом» сохранения в человеке всего человеческого. И здесь необходимо отметить, что для писателя смерть − это не только физическое прекращение жизни, но и отрицание замысла Создателя, нравственное падение, изоляция, т. е. смерть социальная, обрекающая на одиночество. Такую нравственную смерть испытали герои писателя, отчуждающие себя своими теориями и идеями от человечества, сверхчеловеки и человекобоги, а также «подпольные» герои, представленные во многих романах Ф. М. Достоевского. Причем Кириллов в «Бесах» «предвосхитил тип философа-экзистенциалиста еще точнее», чем это сделал парадоксалист из «Записок из подполья» [13, с. 133].

Смерть как квинтэссенция экзистенциального опыта в творчестве Ф. М. Достоевского парадоксально «проявляет» истинную жизнь человека, его сущность и существование. В «Дневнике писателя», анализируя «Анну Каренину» Л. Н. Толстого, мыслитель делится своими наблюдениями об этом феномене. В романе, пишет Ф. М. Достоевский, «явилась сцена смерти» и озарила всю окружающую мелкую, ничтожную жизнь своей великой вековечной правдой. Окружающие люди «силою природного закона, закона смерти человеческой» стали вдруг истинными и достойными, сбросили все наносное и неистинное. Первые, эти «люди из бумажки», стали похожи на настоящих людей, потеряв свой ореол, уступили место «последним». Стерлись границы между сословиями, истинно зазвучали слова любви. Все жизненные волнения, тревоги, вся бесполезная суета растворились «перед моментом жизненной правды, даже и не защищаясь». А главное, что этот переход, эта пограничная ситуация, этот экзистенциал смерти, как сказали бы мы, показан был Толстым «во всей своей страшной правде» [7, с. 59].

Смерть как разрушение живого, как воплощение безумного хаоса природы, подвластного только закону уничтожения, проявляется в романе «Идиот» в размышлениях героев о картине Ганса Гольбейна Младшего «Мертвый Христос». По воспоминаниям А. Г. Достоевской, сам писатель был потрясен картиной Гольбейна. В романе Рогожин, Мышкин, Ипполит, размышляя о картине, запечатлевшей снятого с креста Иисуса, говорят, что от нее «может вера пропасть». Действительно, глядя на измученное мертвое тело, трудно избавится от чувства гнева и скорби, признать тот факт, что «явление Божественного на земле затем было беспощадно растоптано природой <…> что творение лишено нравственного смысла, а это означает, что оно вовсе и не „творение”, а проклятый хаос» [12, с. 380]. Однако есть и возрождение. Воскрешение, которое, по мысли Ф. М. Достоевского, неминуемо настанет «в конце времен», преодолев хаос и победив смерть. Не случайно к последнему своему роману писатель взял эпиграфом слова из Евангелия от Иоанна: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» [9].

Таким образом, экзистенциал «смерть» не только ярко воплощается в творчестве Ф. М. Достоевского, но и является важнейшим для понимания мировоззренческих концепций выдающегося русского мыслителя.

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Баруткина, М. О. Книга «Откровение Иоанна Богослова» в творческом диалоге Волошин – Достоевский [Электронный ресурс] / М. О. Баруткина // Уральский филологический вестник. Серия: Драфт: молодая наука., 2014. − № 5. – С. 56−67. − Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/kniga-otkrovenie-ionna-bogoslova-v-tvorcheskom-dialoge-voloshin-dostoevskiy
2. Достоевский, Ф. М. Бесы / Ф. М. Достоевский // Собрание сочинений: в 15 т. − Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1990. − Т. 7. − С. 7–632.
3. Достоевский, Ф. М. Дневник писателя. 1873. VI. Бобок / Ф. М. Достоевский // Собрание сочинений: в 15 т. – СПб.: Наука, 1994. − Т. 12. − С. 49–64.
4. Достоевский, Ф. М. Дневник писателя. 1876. Октябрь. Глава первая. III. Два самоубийства / Ф. М. Достоевский // Собрание сочинений: в 15 т. − СПб.: Наука, 1994. − Т. 13. − С. 318–321.
5. Достоевский, Ф. М. Дневник писателя. 1876. Октябрь. Глава первая. IV. Приговор / Ф. М. Достоевский // Собрание сочинений: в 15 т. – СПб.: Наука, 1994. − Т. 13. − С. 321–322.
6. Достоевский, Ф. М. Дневник писателя. 1876. Декабрь. Глава первая. III. Голословные утверждения / Ф. М. Достоевский // Собрание сочинений: в 15 т. – СПб.: Наука, 1994. − Т. 13. − С. 387–391.
7. Достоевский, Ф. М. Дневник писателя. 1877. Апрель. Глава вторая. Сон смешного человека / Ф. М. Достоевский // Собрание сочинений: в 15 т. − СПб.: Наука, 1995. − Т. 14. − С. 120–138.
8. Достоевский, Ф. М. Идиот / Ф. М. Достоевский // Собрание сочинений: в 15 т. – Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1989. − Т. 6. − С. 5–616.
9. Евангелие от Иоанна. Глава XII, 24 [Электронный ресурс]. − Режим доступа: http://www.patriarchia.ru/bible/jn/12/.
10. Исупов, К. Г. Русская философская танатология [Электронный ресурс] / К. Г. Исупов // Вопросы философии. – 1994. – № 3. – Режим доступа: http://www.kph.npu.edu.ua/!e-book/clasik/data/vopros/27.html
11. Мережковский, Д. С. Л. Толстой и Достоевский / Д. С. Мережковский; отв. ред. А. Л. Гришунин. – М.: Наука, 2000. – 589 с. – (Литературные памятники).
12. Мюллер, Л. Образ Христа в романе Достоевского «Идиот» [Электронный ресурс] / Л. Мюллер // Проблемы исторической поэтики. – 1998. − № 5. – С. 375−384. − Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/obraz-hrista-v-romane-dostoevskogo-idiot
13. Назиров, Р. Г. Творческие принципы Ф. М. Достоевского / Р. Г. Назиров. – Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1982. – 160 с.
14. Орнатская, Т. И. Комментарии: Ф. М. Достоевский. Письма. 91. А. Е. Врангелю. 31 марта — 14 апреля 1865. Петербург / Т. И. Орнатская // Достоевский, Ф. М. Собрание сочинений: в 15 т. / Ф. М. Достоевский. – СПб.: Наука, 1996. − Т. 15. − С. 714–717.
15. Рак, В.Д. Комментарии: Ф. М. Достоевский. Дневник писателя. 1876. Октябрь. Глава первая. III. Два самоубийства/ В. Д. Рак // Достоевский, Ф. М. Собрание сочинений: в 15 т. / Ф. М. Достоевский. − СПб.: Наука, 1994. − Т. 13. − С. 516–518.
16. Хайдеггер, М. Введение в метафизику / М. Хайдеггер; пер. с нем. Н. О. Гучинской. − СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 1998. − 303 с.
17. Шовина, Е. Н. Проблема смерти и бессмертия в философском наследии Ф.М. Достоевского [Электронный ресурс] / Е. Н. Шовина // Вестник МГТУ. – 2006. – Т. 9, № 1. − С. 134−141. − Режим доступа: http://vestnik.mstu.edu.ru/v09_1_n21/articles/18_shov.pdf
18. Ярченко, Д. Р. Смерть как мета-экзистенциал [Электронный ресурс] / Д. Р. Ярченко // Гуманитарные научные исследования. − 2014. − № 7. − Режим доступа: http://human.snauka.ru/2014/07/7011

 

Ярошевская А. В. Смерть как квинтэссенция экзистенциального опыта
в творчестве Ф. М. Достоевского

В статье рассматривается «смерть» как важнейший экзистенциал в философии и творчестве Ф. М. Достоевского. Сущность и смысл смерти многократно переосмыслены, прочувствованы выдающимся писателем не только с учетом личного опыта пребывания «перед лицом смерти», но и в контексте изменения в сознании личности, преодолевающей порог небытия. Особое внимание уделяется связанной с экзистенциалом смерти теме самоубийства − одной из важнейших в творчестве Ф. М. Достоевского, позволяющей своеобразно интерпретировать проблемы ответственности, свободы выбора, смысла жизни и веры.

Ключевые слова: смерть, экзистенциал, самоубийство, посмертное существование, Ф. М. Достоевский.

Yaroshevskaya A. V. Death as the Quintessence of Existential Experience in the
Works of F. M. Dostoevsky

The article deals with «death» as the most important existential in the philosophy and work of F. M. Dostoevsky.  The essence and meaning of death have been repeatedly rethought, felt by the outstanding writer, not only taking into account the personal experience of being “in the face of death”, but also in the context of a change in the consciousness of a person who overcomes the threshold of nothingness. Special attention is paid to the theme of suicide related to the existential of death – one of the most important in the work of F. M. Dostoevsky, which allows one to interpret the problems of responsibility, freedom of choice, the meaning of life and faith in a peculiar way.

Key words: death, existential, suicide, posthumous existence, F. M. Dostoevsky.