УДК 18.78.01
А. К. Аверина
«Шостакович – самый трагический поэт двадцатого века»
И. И. Соллертинский
Проблема изучения художественного универсума Д. Шостаковича с экстраполяцией на продукты творческой деятельности композитора имеет на сегодняшний день множество белых пятен и не нашла окончательного решения. Изучение творчества Д. Шостаковича, с точки зрения, специфического для личности композитора, трагедийного мирослышания, выражающегося через символику смерти, является остроактуальным для выявления ценностно-смысловых и эстетических ориентиров художника, позволяет более глубоко проникнуть в концептуальное пространство произведений автора.
Осмысление смерти сквозь призму искусства и культуры наиболее последовательно совершил философ-танатолог и культуролог А. В. Демичев. А. Демичев рассматривал и трактовал понятие «некроромантизм» (сентиментализация и аффектированная эстетизация образа смерти в искусстве), а также противоположный ему «некрореализм», употребляющийся чаще всего применительно к современному, андеграундному течению в кинематографе (от англ. Underground – подполье, подпольный) и представляющий собой, художественное направление, эстетическим объектом которого является человек, стоящий на пороге смерти с реалистичным описанием патологии его действий. Некрореализм, как абсурд, сочетает в себе взаимоисключающие категории и скрытую дихотомию – некро, смерть – естественное начало и реализм – искусство, то есть искусственное, но созидательное начало.
Образ смерти это основополагающее некропоэтики – это неологизм, образованный от слияния слова, поэтика с приставкой «necro», что с древнегреческого переводится как «смерть», «мертвый». Поэтика (от греч. творческое искусство) – система средств выражения, а также наука которая ее изучает. Поэтика – это та система эстетических координат, в которой творит автор, включающая используемые им стили, жанры, методы и средства выражения, тематику и символику. Таким образом, из вышесказанного следует, что некропоэтика является художественной системой, с характерным набором экспрессивных средств, символов, преломляющихся сквозь творческое видение конкретного художника, в основе которого лежит концепция смерти, следовательно, некропоэтика – это поэзия, возвеличивающая смерть, превращающая ее в эстетический объект в контексте искусства.
Тема смерти сильно волновала Д. Шостаковича, на это указывает бельгийский музыковед Ф. Лэмер, а также исследователи творчества и личности Д. Шостаковича: Л. Акопян, С. Венчакова, В. Петров. Как образно-эстетическая категория смерть заняла одно из центральных мест в творчестве композитора, она доминирует сразу в нескольких его симфониях: №8, №11, №13, №14, в которых смерть репрезентована жанром пассакалии, имеющей непосредственное отношение к погребальному культу. Также тема смерти показывается в «Казни Степана Разина», 15 квартете, ее неумолимое и холодное дыхание особенно слышно в сонате для фортепиано и альта соч. 147 – посмертном опусе композитора.
У Шостаковича смерть редко предстает как личное, субъективное явление, он стремится к монументальности, глобализации, планетарным масштабам музыкально-философского обобщения и именно поэтому в своих сочинениях композитор выступает визионером, пророком, возвещающим обществу о грядущих трагических событиях.
С. Волков, историк культуры и исследователь биографии Шостаковича, автор бестселлеров о композиторе, говорит о выдающемся музыканте как об особом типе художника-юродивого, который способен «ругаться миру» и обладает пророческим даром. Движимый идеей справедливости, он не боится говорить правду в лицо даже царям, так, как приняв лик безумного, блаженного, он становится тем маргиналом, которые издревле на Руси обладают неприкосновенностью. Данное социально-политическое положение было характерно для Шостаковича, а вышеописанное изобличение и поругание власти (советской) находим у него в приемах композиторской тайнописи, знаках и символах закодированных в его партитурах [2, с. 21-41].
Творческий мир Шостаковича тяготеет к интровертности, к глубокому ментальному погружению в бездну экзистенциальных конфликтов. Такая концентрация некротической образности роднит Шостаковича с эстетикой постмодерна, теоретики которого уделяют идеи смерти большое внимание, она часто становится темой научных дискурсов в работах М. Фуко, М. Бланшо, Э. Левинаса, Ж. Батая, Р. Барта, Ж. Бодрийяра, Ж. Деррида, и связана с обесцениванием гуманистических ценностей, к осознанию физической и моральной тленности человека, с десакрализацией фигуры автора, через его смерть (Р. Барт).
Приверженцы постмодерна не рассматривают образ смерти в качестве отрицательной категории или явления бытия, а воспринимается как противоборствующую силу, в принятии которой человек обретает себя. Это очень созвучно концепции 147 опуса Д. Шостаковича, музыка которого выражает смирение перед неотвратимостью ухода из жизни, даже некое грустное удовольствие от этой, быть может, последней мысли. Герменевтикой смерти пронизана 14 симфония, здесь смерть – лейт-образ, идея фикс, а слова «всевластная смерть» являются выводом симфонии, тем семантическим зерном из которого выросла эта грандиозная музыкальная фреска, изображающая данную роковую силу. Также трагическое начало есть в мотивах Пятой симфонии. Одиннадцатая симфония Д. Шостаковича проецирует сцену расстрела, где звучит барабанная дробь, а затем слышна лишь леденящая душу мертвая тишина. В конце последней, Пятнадцатой симфонии, слышна затухающая дробь ударных, словно предрекающая слабеющий пульс самого композитора, находящего на пороге жизни и смерти.
Образом трагедии также пропитана и опера «Катерина Измайлова». В самом начале оперы еще не произошло ничьей фактической смерти, но героиня будто уже внутренне мертва, ее покинула радость жизни, которую она оплакивает «утопая в мещанском болоте». Затем совершаются два убийства, в оперу вторгается что-то роковое, вершащее насилие и произвол руками Екатерины Львовны и ее любовника Сергея.
За убийством Бориса Тимофеевича следует абсолютно безразличная музыка, но после предложения батюшки помолиться об усопшем, в оркестре звучит траурная пассакалия, которая является аллюзией на погребальный плач «Воццека».
В финале гибель героини решена в шекспировском духе, на высоком градусе патетики. Шостакович, в отличие от Лескова, относится к Катерине с состраданием, он подает ее смерть как благородную жертву в том смысле, что она совершена во имя любви, которую она так отчаялась искать. Смерть Екатерины Львовны — это суицидальный поступок на фоне безысходности. Она уплатила самую высокую цену за совершенные преступления, но чернота ее внутреннего облика (в своей песне из IV акта Измайлова поет: «В лесу есть озеро…вода в нем черная как моя совесть»), обусловлена тривиальным несчастьем, жестокосердие – отчаянием найти искреннюю любовь.
В своей песне Измайлова раскаивается, так Шостакович срывает с нее покров одиозности и переводит Катерину в категорию жертвы порочного общественного уклада, предчувствие смерти уже слишком осязаемо – деревянные духовые, сопровождающие монолог Катерины, звучат как хор человеческих голосов заведомо оплакивающих героиню – такова тембровая драматургия сцены. Выразителем авторского отношения к героине выступает Старый каторжник – запевала хора, символизирующего страдания народа от единовластия прогнившей общественной морали. Шостакович здесь частично освобождает от груза ответственности не только Измайлову, но и других заключенных, что известно из высказываний самого композитора: «Я решил оперу в трагическом тоне. Я сказал бы, что «Леди Макбет» можно назвать трагико-сатирической оперой. Хотя Екатерина Львовна – убийца, она не пропащий человек. Ее мучает совесть, она думает о тех, кого убила. Я ей сочувствую. Это непросто объяснить, и мне доводилось слышать споры по этому вопросу, но мне хотелось показать женщину, которая намного выше окружающих ее. Вокруг нее – монстры. Последние пять лет были для нее подобны тюремному заключению» [2, с. 139].
«Несмотря на то, что Екатерина Львовна является убийцей своих мужа и свекра, я все-таки ей симпатизирую. Я старался придать всему быту, ее окружающему, мрачный сатирический характер. Слово «сатирический» я отнюдь не понимаю как «смешной, зубоскальский». Наоборот, в «Леди Макбет» я старался создать оперу — разоблачающую сатиру, срывающую маски и заставляющую ненавидеть весь страшный произвол и издевательство купеческого быта» [3, с. 154].
Трагизм стал эстетической направленностью творчества Шостаковича, это обусловливается тем, что композитор, подобно любому другому художнику являлся продуктом социокультурных условий своей эпохи. Условия формирования композиторского и человеческого универсума Шостаковича определил чудовищный по злодеяниям XX век. Живя в век двух мировых войн и глобальных катастроф, эпохи сталинского репрессивного царизма, Шостакович будто аккумулировал в себе все беды и страдания своего времени. Его творчество – плачь по судьбе человечества.
Такую болезненную восприимчивость продемонстрировали не все крупные художники того времени, к примеру, музыка Прокофьева, несмотря ни на что, оставалась полной оптимизма, юмора и жизнелюбия. Но Шостаковичу была уготована роль великого трагического поэта, именно так называл и таким видел его И. Соллертинский.
Трагическое как эстетическая доминанта музыкальной драматургии композитора, возникает уже в Первой симфонии, не смотря на то, что она написана в юношеские годы. Ее психологический тон определяет не безмятежность, юношеская беспечность и беззаботность, а роковая печать человеческой судьбы, что слышно в адском завывании вихрей душевной бури в финале произведения. Трагическое образное содержание Четвертой симфонии утверждается в финале, который открывается траурным маршем. В коде Третьей части звучат секвенции (agitato) у низких струнных, литавры скандируют ликующую кварту, пока вся эта волна триумфа не разбивается о диссонирующий аккорд, затем героическая патетика угнетается и сходит на нет на протяжении 234 тактов, где заключительный аккорд носит ремарку morendo – «умирая». Такая ремарка стоит не менее чем в двадцати партитурах Шостаковича, трагическому пафосу его музыки чужд счастливый конец – в конце лишь смерть.
Восьмой квартет также носит эмблематику смерти: «Я размышлял о том, что если я когда-нибудь помру, то вряд ли кто напишет произведение, посвященное моей памяти. Поэтому я сам решил написать таковое. Можно было бы на обложке так и написать: «Посвящается памяти автора этого квартета» [3, с. 354].
В этом произведении композитор пользуется приемом автоцитирования, вшивая в звуковую ткань квартета тему «пляски смерти» из Трио памяти И. И. Соллертинского, темы-эмблемы смерти из 1-й, 8-й симфоний, из «Леди Макбет», аллюзии на Траурный марш из «Гибели богов» Р. Вагнера, а также 2-ю тема 1-й части 6-й симфонии Чайковского, с ее образным содержанием реквиема, чем утверждает трагическую концепцию опуса.
Одной из особенностей творческого метода Шостаковича является подача трагического в саркастическом, гротескном ключе, доведя незыблемо серьезное и строгое до абсурда – это еще один элемент эстетики композитора, связывающий его с эстетической парадигмой постмодерна, в частности, с так называемой пост иронией, которая снимает табу смеха над смертью.
Закономерным для позднего этапа творчества каждого композитора является приход к метафизическим выводам, достаточно вспомнить беспрецедентную творческую биографию И. Стравинского, экспериментировавшего со всеми стилями в музыке, в конце концов, пришедшего к мемориальным и культовым опусам, в которых поднимались проблемы бытия, мироздания, загробной жизни.
На закате творчества трактовка трагического у Шостаковича перешла в метафизическую плоскость, и образ смерти принял огромные апокалиптические масштабы, ярким примером чего является Десятая симфония, где в скерцо слышно, как «скачут» всадники апокалипсиса, угрожающие уничтожением всего человечества.
Тема конца человеческой жизни проходит красной нитью сквозь все творческое наследие Шостаковича, играя роль лейтмотива в наиболее значительных его сочинениях. Образ смерти у Шостаковича выражает символическую, мифологическую и метафорическую природу, а иногда он придает ей человеческое, опредмеченное обличие.
Исследователь Н. Бекетова утверждает: «Концепция смерти является прямым отражением личностного неприятия эпохи, которая в тонкой душевной организации композитора убивала свободу. В период вынужденного молчания народа, творец (композитор) стал «голосом» нации, передающим в музыке всю боль и трагизм экзистенциальных конфликтов личности. Формирование концепции смерти: «появление драмы как следствие формирование инородного в недрах родового, подтверждается указанием на принципиально новый тип психологической драмы национального самопознания» [1, с. 211].
При Сталинизме политика массового уничтожения людей камуфлировалась под идеологию, порочным корнем которой был советский миф. Назидание псевдоидеалов, нашло свою благодатную почву в умах миллионов советских граждан в виде наивных грез о Золотом веке, надежды построить рай на земле, идеальный общественный уклад, но исторические факты упорно демонстрировали расхождение теории с практикой. Бытие советского социума расслаивалось на форму и содержание, что привело к неотвратимому искажению структуры человеческой личности.
Усугубление социально-политической ситуации еще больше заставила композитора вносить трагические вкрапления в музыкальную ткань своих сочинений. Это было жуткое время сталинских репрессий, смерть могла постучаться в любую дверь. Когда к дому подъезжала черная «Волга», все жители лестничной площадки прислушивались к шагам незваных гостей, то была инквизиция XX века. Образ черной «Волги» стал символом панического страха перед репрессиями, советским аналогом смерти в черном саване.
Известно, что в этот период Шостакович спал (если, конечно, мог уснуть) полностью одетый в брючный костюм, а у кровати стоял собранный чемодан с предметами первой необходимости. Под страхом смерти композитор прожил годы, даже десятилетия. При Сталинском режиме смерть стала чем-то ужасающе будничным, повседневным.
Сам Шостакович высказывался о Сталине следующим образом: «Не знаю, умер ли Сталин в своей кровати или под ней, но что я точно знаю, так это то, что он принес больше зла, чем все самые плохие короли и цари прошлого, вместе взятые [2, с. 252].
Именно это ожидание смерти, ее слишком близкое соседство и наполнило образный строй музыки Шостаковича и определило ее символическое пространство.
Вывод: во всем жанровом многообразии творчества Д. Шостаковича отмечается высокая концентрация трагизма, тема смерти, которая, является одной из ключевых в творчестве композитора, она существует в связи со всеми магистральными идеями, концепциями, закладываемыми композитором в звуковую материю своих произведений. Тема конца человеческой жизни проходит красной нитью сквозь все творческое наследие Шостаковича, играя роль лейтмотива в сочинениях композитора. Творческий мир композитора тяготеет к интровертности и к глубокому ментальному погружению в бездну экзистенциальных конфликтов. Образ смерти у Шостаковича имеет три коннотации – символическую, мифологическую и метафорическую.
Таким образом, образ смерти воплощается Д. Шостаковичем в знаковых элементах музыкального языка, а происхождение концепции смерти в творчестве композитора имеет социальную природу, дополняемой фактором психологической, духовной организации автора. Усугубление социально-политической ситуации повлияло на композитора, ожидание смерти, ее слишком близкое соседство и наполнило образный строй музыки Шостаковича и определило ее символическое пространство.
ЛИТЕРАТУРА
- Бекетова, Н. В. Рахманинов – Шостакович: Этапы национального самосознания / Н. В. Бекетова // Шостаковичу посвящается. К 100-летию со дня рождения композитора. – М.: Композитор, 2007. – С. 208–235.
- Волков, С. М. Свидетельство: Мемуары Шостаковича / С. М. Волков; под ред. С. М. Волкова. – Нью-Йорк: изд-во Harper & Row Pablishers, Inc., 1979. – 219 с.
- Мейер, К. Шостакович. Жизнь. Творчество. Время / К. Мейер. – СПб.: Композитор, 1998. – 593 с.
Аверина А. К. Образ смерти в творчестве Д. Шостаковича как художественное отражение трагического мироощущения автора
В данной статье автор пытается выявить проблему изучения художественного универсума Д. Шостаковича. Изучение творчества композитора, с точки зрения, специфического для личности композитора, трагедийного восприятия, выражающегося через символику смерти, является остроактуальным для выявления ценности смысловых и этических ориентиров. Целью статьи является анализ концепции смерти и трагедии в музыкальной вселенной Д. Шостаковича.
Ключевые слова: образ смерти, некропоэтика, герменевтика смерти, трагическое мироощущение автора, эпоха.
Averina A K. The image of death in the works of D. Shostakovich as an artistic reflection of the tragic attitude of the author
In this article, the author tries to identify the problem of studying the artistic universe of D. Shostakovich. The study of the composer’s creativity, from the point of view of the tragic perception specific to the composer’s personality, expressed through the symbolism of death, is acutely relevant to identify the value of semantic and ethical guidelines. The purpose of the article is to analyze the concept of death and tragedy in the musical universe of D. Shostakovich
Key words: the image of death, necropoetics, hermeneutics of death, tragic attitude of the author, epoch.