ЭСТЕТИЗАЦИЯ ШАХТЕРСКОГО ТРУДА В ЛИТЕРАТУРЕ И ИСКУССТВЕ ЛУГАНЩИНЫ

УДК 130.2.82.01+7.01

В. Н. Титова

В контексте изучения современных проблем культуры важным становится изучение региональной культуры. Социально-экономические изменения последних десятилетий приводят к разрушению социокультурной региональной направленности. Конец ХХ – начало XXI в. стали эпохой переоценки ценностей, пересмотра значения многих событий и явлений в истории культуры Луганщины. В последнее время особо остро стоит проблема исчезновения шахтерской культуры как типа культуры. Вследствие этого стремление восстановить распавшуюся «связь времен» на новом этапе вновь повернуло Донбасс к решению смысложизненных вопросов, вставших перед Луганским краем еще в начале ХХ в.

Проблеме формирования и отображения образной сферы шахтерского труда в региональной литературе и искусстве до недавнего времени не уделялось должного внимания. Работ, освещающих научное обоснование специфики эстетики культурного пространства Луганщины, в условиях которого определилась собственная направленность литературы, театра, изобразительного искусства, на данный момент практически не существует. Однако сопоставительный анализ отдельных монографий и научных статей дает возможность для осмысления художественной и эстетической интерпретации образов шахтеров. С этой точки зрения правомерно отметить труды А. Агарковой, И. Давыдовой, Т. Журавлевой, Л. Кравцовой, А. Мурзина, И. Рещиковой и др.

Цель нашего исследования – дать обобщенный анализ художественной культуры Луганщины, в которой нашла отражение тема шахтерского труда.

Говоря об эстетике образа шахтера в литературе и искусстве Луганщины, следует в первую очередь обратить внимание на ментальность представителей шахтерской профессии, заключающуюся в таких понятиях, как жертвенный труд и кодекс чести. Содержание недр, ископаемые богатства, энергетические ресурсы региона оказывали существенное влияние на различные стороны духовной культуры, что отражалось на региональных ритмах жизни, традициях, обычаях, формировали региональную систему ценностей, мировоззрение.

Анализируя специфические черты шахтерского менталитета, следует обратиться к понятию хронотопа, введенному М. Бахтиным, как типу пространственно-временной структуры, который можно охарактеризовать как мифологическое восприятие пространства и времени. Земля всегда выступала как основа жизни, поэтому ценности, связанные с шахтерским трудом, занимали значительное место в менталитете жителей региона.

Несомненно, в советское время шахтерский труд приобретает элитный статус. В литературе и искусстве образ шахтера героизировался, ему придавались созидательные черты.

Так, луганский исследователь искусства кинематографии региона I половины ХХ в. Т. Л. Журавлева в своих трудах убедительно доказывает, что развитие кинематографа в Донбассе в 20-е гг. прошлого столетия было частью государственной политики: освещать тему Донбасса в кино, создавать художественные и производственные фильмы, строить новые кинотеатры в городах края. «Эти мысли поддержала Вседонбасская конференция по вопросам кино, которая постановила превратить „Донбасс в центр пролетарской культуры”. Было принято решение о создании культурфильмов о Донбассе и о завершении художественного игрового фильма „Симфония Донбасса”», – пишет исследователь [4, с. 45]. Фильм «Энтузиазм (Симфония Донбасса)» повествовал о выполнении пятилетнего плана. Съемки велись на шахтах, заводах и металлургических комбинатах Донбасса. Для режиссера Дзиги Вертова (оператор Б. Цейтлин) съемки первого в его практике звукового фильма было делом принципиальным, т. к. ставился акцент на подлинные индустриальные шумы, звуки, реплики рабочих, а также через показ крупных планов доменщиков, шахтеров, металлургов необходимо было зафиксировать и показать трудовой быт повседневности.

Фильм «Симфония Донбасса», вышедший в прокат в 1930 г., предопределил дальнейшую судьбу кинематографической культуры региона. «Украинфильм» принимает план практических мероприятий, акцентируя на том, что тема Донбасса наиболее актуальна в художественном производстве и что не менее 30 % всей продукции должно быть выпущено на темы «борьбы за уголь» [Там же].

В период стахановского движения советская идеология репрезентовала образ рабочего, в частности шахтера, как модель героя индустриального типа. Известные советские фильмы «Шахтеры» (реж. С. Юткевич, 1937), «Большая жизнь» (реж. Л. Луков, 1939 и 1946), «Донецкие шахтеры» (реж. Л. Луков, 1950) дают богатый материал для осмысления значимости шахтерского труда. Естественно, кинокартины этого периода не только повествуют о трудовых подвигах горняков, о внедрении новых инженерных технологий на шахтах, но и показывают заботу партии о развитии угольной промышленности и ее тружениках, несколько идеализируя отношение государства к шахтерской профессии [9].

Следует отметить, что заслуга кинорежиссера Л. Лукова не только в создании упомянутых нами кинокартин о жизни шахтерского края. Известно, что еще в 1931 г. Киевской кинофабрикой он, наряду с режиссерами Животовским и Уманским, был назначен руководителем одной из производственных групп, которым было поручено подготовить цикл художественных, агитпропагандистских и инструктивных фильмов для Донбасса и о Донбассе. Киевская кинофабрика при участии Института труда Украины осуществила создание ряда инструктивно-производственных фильмов, рассказывающих о технике безопасности в горно-металлургическом производстве, а также о внедрении новых механизмов и оборудования. Так был создан цикл фильмов: «Памятка доменщику» (реж. В. Заноза), «Откатка» (реж. Л. Снижинской), «Лампа шахтера» и «Шахтный подъемник» (реж. И. Печорина). Эти первые, но вполне удачные киноработы способствовали созданию новых кинопроизводственных групп. В результате были сняты фильмы «Работа с врубовой машиной», «Новые механизмы в горной промышленности», «Коксование угля», «Порох в рудной промышленности» и др. [4].

Отдельный пласт культуры представляет собой шахтерская профессиональная мифология, зафиксированная в сознании их носителей и хранителей в виде шахтерских традиций, обычаев, легенд, других жанров устного народного творчества.

Рожденные в шахтерской общности байки, сказы, легенды являются уникальной составляющей фольклорного материала Луганщины и Донбасса в целом. Характерные черты шахтерской профессии – героизм и жертвенность – сформировались в качестве основных компонентов профессиональной шахтерской мифологии, дающих почву для рождения региональной мифопоэтики. Представление о миропорядке обусловлено промышленным производством: основные «элементы мира» составляют огонь, металл и камень. Сакрализация пространства шахты, добыча угля как мифологическая битва и похищение богатств у подземных владык представлены в известных сюжетах, воспроизводимых в субкультурной профессиональной мифологии горняков. Шахтерский труд связан с хтоническим пространством, с вторжением в темное запретное лоно («утробу-преисподню») Земли-Матери, с преображением ее «лика» (терриконы) [1].

Благодаря сакрализации природных компонентов профессии в сознании шахтеров складывается совокупность представлений об объектах, общий признак которых – обладание святостью. Так, на наш взгляд, мифологическая культура горняков тесно связана с архаическим сознанием, в котором образ Великой Земли-Матери (матери богов), согласно А. Лосеву, является обобщающим прообразом: земля и ее недра воспринимаются как начало и конец всякой жизни, как земной, так и потусторонней. В своих исследованиях на материалах античной мифологии А. Лосев утверждает, что хтонические символы воплощают наступательные и оборонительные силы Земли, являясь самым ярким проявлением ее могущества и силы, ее мудрости и стихийного смешения добра и зла [6].

Амбивалентность данного хтонического образа, выраженная в жизни и смерти, усвоена архаичной ментальностью горняков. Шахтерская общность осознает, что она, Земля-Мать, при правильном и бережном отношении к ее богатствам отблагодарит большими объемами добытого угля, а при антагонистичном и потребительском отношении, напротив, может стать последним пристанищем, могилой (так, шахтеры используют выражение «крайняя», а не «последняя» смена, подразумевая, что последним может быть только «двухметровый горизонт»). Таким образом, шахтное производство, связанное с погружением в «святая святых» Земли-Матери, особенно пережитые в ней не столько физические, сколько психологические испытания, продуцируют невольное рождение мифопоэтической образности [1].

Однако мы не находим здесь упоминания каких-либо зооморфных хтонических существ, традиционно охраняющих подземные богатства (змеи, драконы и пр.). В то же время прослеживается упоминание антропоморфных духов, характерных для европейской и уральской/алтайской мифологической традиции. Горные духи «низшей мифологии» встречаются в легендах ряда европейских стран (Англия, Австрия, Франция, Германия, Чехия, Польша), России (Алтай и Урал) и, соответственно, Донбасса. Горные духи имеют амбивалентный характер: охраняя подземные богатства, честному шахтеру помогают в нахождении угольных пластов, оберегают, предупреждают, алчного – могут погубить [8].

Наиболее схожими мифологическими чертами, на наш взгляд, обладают горные духи алтайской, уральской и донбасской мифологии. Горнорабочим высокого роста, крепким, «дюжим», с длинной бородой (иногда в виде старца) представляется уральской традицией Горный, алтайской – Горный, Горный Батюшка или Горный Хозяин, донбасской – Шубин. Роднит этих персонажей не только внешнее сходство, но и взаимоотношения с людьми – способность пугать или предупреждать звуками, указывать на залежи руды, спасать горняков от гибели в шахте; также дух не терпит над собой шуток и требует соблюдения определенных условий, нарушение которых может повлечь наказание, проявляет мстительность к алчным хозяевам шахт.

На наш взгляд, горный дух может быть рассмотрен в качестве трикстера (в поздних мифах это первобытный плут, который противостоит, неудачно подражает и мешает культурному герою) [7]. Наряду с другими категориями «коллективного бессознательного», названными К. Юнгом архетипами, такими, как «мать», «мудрый старик», «анима» и др., трикстер является архетипом «тени», т. е. это собирательный образ, в основе которого лежат разрушительные и необузданные желания людей. Исследователями А. Горбатовым и А. Ахметшиным был изучен феномен архетипа трикстера в мировой культурной традиции и выделен ряд атрибутивных признаков, представляющих, на наш взгляд, интерес [2]. Анализ шахтерского фольклора на основе выделенных исследователями атрибутивных признаков архетипа трикстера позволяет нам сделать следующие выводы. Во-первых, действия горного духа Шубина имеют игровой характер; во-вторых, он является непредсказуемым; в-третьих, дух обладает склонностью к трансформации (внутренней и внешней, в зависимости от ситуации). Так, мы встречаем упоминания о том, что Шубин любит соревноваться с шахтерами, шалить, шуметь под землей, может дразниться, спорить и пр. О непредсказуемости поведения духа свидетельствуют его взаимоотношения с шахтерами: захочет – укажет на добротные угольные пласты или «сама собой вырубка пойдет», не захочет – промучает рабочего: «уголь от пачки не ломится», или же превратит нечестно заработанные деньги в труху, а то и вообще с обиды «обвалит крепи». О внешней и внутренней трансформации образа Шубина говорят многочисленные легенды: иногда народ представляет его в виде черта, лешего, домового, крепкого старика с бородой или маленького мужичонки, седого старого шахтера «с крючком в руках, каким таскают вагонетки», в виде «незнакомого человека в шахтерской спецовке с обушком на плече» или погибшего некогда в шахте рабочего и др.

Однозначно, что в шахтерской фольклорной традиции в чистом виде мифы не сохранились – рассыпались на составляющие, но соединились в новых комбинациях, вобрали в себя новые компоненты. Очевидно одно: смешение «своих» и «чужих» мифов в фольклоре породило метафоры, насытило язык, фразеологию, народную поэзию, а сюжетные повороты и герои мифов перешли в эпос и сказки. В мифологической традиции демиурги, герои, культурные герои созидают землю, делают ее пригодной для жизни, добывают и хранят огонь, мастерят орудия труда, побеждают фантастических чудовищ и пр. В шахтерской мифопоэтике образ рабочего нередко тоже представлен в виде культурного героя, добывающего свет, огонь, тепло – «светонос», «солнцеруб», «шахтерский богатырь», «Прометей». Однако в шахтерских фольклорных сказаниях при наличии культурных героев временные и географические координаты иные, нежели в мифе. Так, время в сказах – не мифическая эпоха первотворения, а историческое явление, как правило, достаточно реальное, соотносимое с определенной значительной эпохой в истории Донбасса: «Байки, сказы и бывальщины старого Донбасса» Е. Коновалова, к примеру, охватывают временные рамки XVI – XIX вв., повествуя о событиях, связанных с освоением угольного края, «Шахтерские сказы» затрагивают чуть более поздний период – преимущественно первую половину ХХ в. (Гражданская война, индустриализация, Великая Отечественная война). Также в настоящих мифах нет топонимов, место действия – еще не имеющая названия земля первопредков, а в шахтерском эпосе география событий достаточно реальна. Так, в вышеупомянутых сказах находим многочисленные упоминания старейших рудников и поселений, возводимых вокруг них (Ирминский, Успеновский, Щербаковский рудники, Парижская коммуна, рудник Горняцкой Горки и др.), упоминания городов, таких как Бахмут, Юзовка, Кадиевка, Лисичанск, Краснодон, Углегорск, Горловка и др. [10].

Одним из компонентов шахтерского фольклора являются пословицы и поговорки, приобретающие в устной речи горняков специфическую самобытность. «Шахтер добрый, не проказник, работает и в праздник», «В шахту спустился – с жизнью простился», «Уголь добывать – живым не бывать», «Чтобы шахтером называться, мало углем замараться», «На шахте тому почет, у кого уголь на-гора течет», «Уголь рубаем, а счастья не знаем» – вот только некоторые из пословиц, наполненных ярким, самобытным содержанием и представляющих собой важную составляющую культурного наследия региона.

Особую часть шахтерского фольклора представляют собой поэтические строки донбасских авторов, прочно укоренившиеся в сознании населения как элементы народной мифопоэтики. Так, например, поэтические строки песен «Что ты знаешь о солнце, / Если в шахте ты не был» А. Лядова, «Такие сердца у шахтеров, / Шахтерский характер такой» М. Матусовского или такие строфы П. Беспощадного, как «Когда идет шахтер навстречу – / благоговей! / Он света нового предтеча, / он – Прометей!», «Донбасс никто не ставил на колени, / И никому поставить не дано!», давно воспринимаются как народная мудрость.

Наиболее полно и многогранно отражены критерии правдивости образа шахтера в драматургических и, как следствие, театральных произведениях луганских авторов. В 40–70-х гг. ХХ в. героизации труда луганских шахтеров было посвящено немало произведений. В тесном содружестве драматурга и режиссера рождались актуальные для Луганщины сценические произведения. Пьесы Ф. Вольного, посвященные жизни шахтеров, такие как «Седьмая южная» (1930), «Объективные, в забут» (1931), «Большевистская формула» (1932), «Соперники» (1940), «Дорога счастья» (1949), «Мера любви» (1951), «Суровая повесть» (1956), «Милые мои, хорошие» (1958), «Я люблю тебя, жизнь» (1959), «Сторона, сторонка» (1960), обретали жизнь на сценах Луганска, Донецка, Полтавы, Винницы, Кировограда, Белой Церкви, Житомира, Коломии, Шахт, Кузбасса, Караганды, Таймыра [5].

Следует отметить, что первая совместная работа драматурга Ф. Вольного и режиссера Луганского русского драматического театра А. Ходырева была вполне удачной: в 1949 г. был поставлен спектакль «Дорога счастья», посвященный труженикам Донбасса. Луганский зритель с интересом воспринял первый творческий эксперимент местного драматурга и театрального коллектива и ждал от театра новых спектаклей о современниках, о рабочем крае, о людях труда. В 1953 г. Ф. Вольный предложил коллективу свое следующее драматическое произведение «Мера любви». Но первый сценический вариант не удовлетворил ни главного режиссера П. Ветрова, ни режиссера-постановщика А. Коженовского. Пьеса подверглась переработке: автор обращается за практическим советом в горняцкие коллективы. Шахтеры, с интересом восприняв произведение, дали немало полезных советов и автору, и будущим постановщикам. Сюжет стал конструктивнее, правдивее, образы основных действующих лиц – более добротными, цельными, как бы выхваченными из реальной жизни.

В это же время Луганским украинским музыкально-драматическим театром были поставлены (реж. А. Бондаренко) такие пьесы драматурга Ф. Вольного, как «Суровая повесть» (1958), «Я люблю тебя, жизнь» (1960), «А нас, братцы, пять» (1961).

Большой творческой победой, а позже – концептуальной стратегией конструирования имиджа Луганского русского драматического театра стал спектакль по пьесе нашего земляка В. Титова «Всем смертям назло». Главный режиссер театра В. Тимошин на страницах республиканской газеты «Культура і життя» писал, что этот спектакль отражает творческое направление Луганского театра. «Всем смертям назло» – это ориентация не на средний тип стандартного героя, изображаемого поэтикой соцреализма, изготовленного по известным образцам и меткам, а героя, взятого из реальной жизни нашего шахтерского края, какими были Сергей Петров и его прототип писатель В. Титов; это было продолжение героических традиций рабочего класса Донбасса, родины стахановского движения, края революционной героики, это было продолжение традиций театра „Шахтерка Донбасса”» [3, с. 30].

Таким образом, приходим к выводу, что именно во II половине ХХ в. происходит становление художественной культуры как формы самосознания новой культуры края. Особенно отчетливо данный факт прослеживается в изобразительном искусстве Луганщины. Образы шахтеров, воплощенные в памятниках, в станковой скульптуре, картинах и портретах, выполнены в лучших традициях соцреализма. Выделяются масштабные фигуры (А. Фильберт, М. Вольштейн, В. Ахвледиани, В. Кошевой, И. Панич и др.), талантом и усилиями которых созидается представление о крае, складывается «образ Донбасса».

Тема шахтерского труда, пропущенная луганскими авторами через призму собственных ощущений и переживаний, рождала яркие произведения изобразительного искусства. Центральное место в этой теме занимают образы шахтеров, выраженные во всем своем величии, будь то непосредственно в трудовом процессе, в забое либо во время обеда или после смены, но однозначно – в жизненно правдивом героическом изображении цельности и прямоты натуры, присущей простому рабочему человеку.

Таковыми являются живописные полотна М. Вольштейна и А. Фильберта «Никаноровцы», «На шахте «Горной», «Дружки», «Страта 32 шахтарiв м. Краснодона 29 вересня 1942 року», «Богатыри Донбасса» Г. Ахвледиани, «В забое» И. Панича, «Ночная смена» Г. Латунова, «С работы» В. Кикинева, «Тормозок» И. Губского; портреты шахтеров-героев – «Портрет депутата Верховной Рады УССР Изотова Ивана Филипповича, известного забойщика шахты № 12 треста «Краснодонуголь» М. Вольштейна, А. Фильберта, Ф. Костенко, «Портрет Героя Социалистического Труда Гаруса О. Г.» М. Вольштейна, А. Фильберта, «Портрет лауреата Сталинской премии, проходчика шахты № 28 «Венгеровка» в Ровеньках Ворошиловградской области Голокосова Л. Г.» М. Вольштейна, «Шахтер» М. Вольштейна, А. Фильберта, «Портрет звеньевого комсомольско-молодежного звена проходчиков бригады шахты «Луганская-1» Михаила Кожемяка» В.  Кикинева (и другие работы автора), портреты горняков кисти И. Панича.

Шахтерская тематика нашла свое выражение не только в живописи, но и в графике, скульптуре (монументальной скульптуре). Образ шахтера-героя запечатлен в работах луганских авторов, работающих в жанре графики. Это «Вибiйник шахти № 4-2бiс Загребельний М. П.» М. Фильберта, «Фигура шахтера» В. Колосова, «Портрет шахтера Бойко М. Л.» Н. Неклюенко и др. Среди скульптур – бюст «Отдыхающий шахтер», выполненный скульптором В. Павловым, и «Обушечник» В. Мухина.

Выделяются своей исторической и художественной достоверностью изображения шахт и их окрестностей: «Шахта Стахановского движения „Ирмино”», «Лутугинская-Северная», «Боково-Антрацитовское плато», «Окраина города», «Родной край» В. Кошевого, «Здесь шахте комсомольской быть» и «На шахтном дворе» М. Вольштейна, А. Фильберта, «Край Донецкий» и «Весенний Донбасс» А. Фильберта, «Огненный Донбасс» Г. Латунова, «Шахта им. Ильича» И. Губского; а также изображения шахтерских орудий труда: «Шахтерский инструмент» (две работы) И. Панича, «Шахтерская лампочка» В. Колосова и др.

Можно назвать и ряд пейзажей шахтерского Донбасса, выполненных в графике, среди которых работы И. Губского, «Шахтне подвір’я» (из серии «Солов’їні далі») и «Я маленьким збирав тут вугiлля, щоб великим збирати пiснi» В. Лихоносова, «На шахте» В. Тараненко.

Интересны живописные работы художника И. Губского, посвященные шахтерской мифологии – триптих «Старинные шахтерские песни»: «Песня о коногоне», «Получил получку я», «Шахтар нивоньку не оре».

Общественно значимым компонентом актуализации художественной культуры региона является мемориализация шахтерского труда, представленная в многочисленных памятниках и мемориальных комплексах. Концептуальная модель монументальной скульптуры посредством визуализации героического шахтерского образа отражала общественное понимание актуальности угледобывающей отрасли. Уважение к шахтерскому труду сформировалось в качестве инструментального элемента региональной идентичности.

Результатом героизации подвига горняков Луганской области в годы Великой Отечественной войны стало создание мемориальных комплексов. Самым распространенным видом таких комплексов, посвященных героическому труду шахтеров, являются братские могилы и памятники шахтерам-воинам, созданные в советский период в г. Краснодоне (авт. В. Мухин), в г. Свердловске (ск. В. Винайкин, арх. В. Смирнов), в пгт Белое (ск. Г. Смешной, арх. В. Житомирский) и пгт Врубовском Лутугинского района, в г. Ирмино (ск. А. Кравец, арх. М. Пушкарева), в г. Перевальске (ск. Н. Щербаков, арх. В. Житомирский), в г. Зоринске Перевальского района (ск. А. Самусь, А. Редькин, П. Кизиев, арх. Г. Головченко).

В г. Первомайске в памятных бюстах увековечены А. И. Бахмутский, изобретатель первого в мире угольного комбайна (ск. П. Кусков, арх. В. Кравченко) и Н. А. Чихачев, изобретатель первого советского проходческого комбайна (ск. П. Кусков). В г. Луганске установлен памятник шахтерам-гидромониторщикам (ск. В. Мухин, Н. Щербаков, Н. Можаев, П. Кизиев, А. Редькин).

Гимном стахановскому движению можно считать памятник его родоначальнику А. Стаханову в г. Стаханове (ск. И. Чумак, П. Кизиев, А. Самусь, А. Редькин, арх. Г. Головченко), а также Памятный знак в честь
75-летия Стахановского движения в г. Ирмино (ск. Н. Можаев, А. Редькин).

Таким образом, приходим к выводу, что в 1920–60-е гг. в литературе и искусстве Луганщины формируется эстетика шахтерского образа, характеризующаяся жертвенностью, героизмом, цельностью. Транслируемое через образ шахтера средствами искусства определенное мироотношение стало основополагающим фактором в осознании Луганщины самой себя. На наш взгляд, существующая на данном этапе сфера художественной культуры в пространстве современной Луганщины воспринимается скорее как параллельная основному движению жизни, нежели определяющая лицо региона.

ЛИТЕРАТУРА

  1. Агаркова, А. А. Мифопоэтика как способ создания образа региона: на материале Донбасса : дис. … канд. культурологии : 24.00.01 / Агаркова Анна Алексеевна. – М., 2002. – 188 с.
  2. Ахметшин, А. Р. Атрибутивные признаки архетипа Трикстера [Электронный ресурс] / А. Р. Ахметшин, А. В. Горбатов // Вестник Кемеровского государственного университета культуры и искусств. – 2015. – № 32. – Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/atributivnye-priznaki-arhetipa-trikstera
  3. Давыдова, И. Н. Театр шахтерского края: Страницы истории / И. Н. Давыдова. – Донецк : Донбасс, 1990. – 87 с.
  4. Журавлева, Т. Л. Луганщина и кинематограф 20–30-х годов ХХ века / Т. Л. Журавлева // Очерки истории культуры Луганщины. Т. II : коллективная монография  / М. С. Абанина, М. С. Асташова, Т. Л. Журавлева и др. ; под ред. В. Л. Филиппова. – Луганск : ФЛП Михненко О. В., 2017. – С. 31–66.
  5. Зленко, Г. Д. Вольний Федір Григорович [Электронный ресурс] / Г. Д. Зленко, Ю. Ю. Полякова // Енциклопедія сучасної України. – Режим доступа: http://esu.com.ua/search_articles.php?id=29626
  6. Лосев, А. Ф. Мифология греков и римлян / А. Ф. Лосев; сост. А. А. Тахо-Годи. – М. : Мысль, 1996. – 975 с.
  7. Мечковская, Н. Б. Язык и религия : пособие для студентов гуманитарных вузов / Н. Б. Мечковская. – М. : Агентство «ФАИР», 1998. – 352 с.
  8. Мурзин, А. А. Духовная культура горняков Европы и России. Верования и празднично-обрядовые практики (сравнительный анализ) : монография / А. А. Мурзин. – М. : ИНФРА-М, 2017. – 100 с.
  9. Рещикова, И. П. Шахтерская территория как региональный бренд [Электронный ресурс] И. П. Рещикова // Вестник Кемеровского государственного университета. – 2010. – № 1. – С. 119–125. – Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/shahterskaya-territoriya-kak-regionalnyy-brend
  10. Шахтерские сказы : сказы, легенды / зав. ред. В. Логачев [Электронный ресурс]. – Донецк : Донбасс, 1987. – 110 с. – Режим доступа: http://olympiad84.tilda.ws/miners_tales

Титова В. Н. Эстетизация шахтерского труда в литературе и искусстве Луганщины

Статья посвящена проблеме формирования и отображения образной сферы шахтерского труда в региональной литературе и искусстве. Представлен анализ художественной и эстетической интерпретации образов шахтеров. Автор дает научное обоснование специфики эстетики культурного пространства Луганщины, в условиях которого определилась собственная направленность литературы, театра, изобразительного искусства.

Ключевые слова: образ шахтера, шахтерский труд, шахтерская мифология, шахтерский фольклор, герой.

Titova V. N. Aesthetization of Miner Labor in the Literature and Art of the Luhansk Region

The article is devoted to the problem of forming and displaying the figurative sphere of mining work in regional literature and art. An analysis of the artistic and aesthetic interpretation of the miners’ images is given. The author gives a scientific justification for the specifics of the aesthetics of the cultural space of the Luhansk region, in the conditions of which the own orientation of literature, theater, and fine art was determined.

Key words: image of a miner, mining work, mining mythology, mining folklore, hero.