УДК 398.2
В. В. Патерыкина
События, происходящие в жизни народа, фиксируются посредством многих способов, включая устное народное творчество. Коллективный разум запечатлевает все бытийные процессы, создавая конгломерат мудрости, который включает память поколений, нравственные поведенческие принципы, фантазийные представления. Народно-поэтическое повествование преподносит такое соединение, в том числе и в виде сказки.
Углублённое научное изучение сказки относится к XIX веку, когда ряд исследователей, таких как А. Н. Афанасьев, Ф. И. Буслаев (основатель русского сказковедения), А. Н. Веселовский, В. И. Даль, Л. М. Лобода, А. Н. Пыпин, подвели под изучение данного пласта фольклора основательную методологическую основу. Следующий, ХХ век представил новый виток интереса к народной сказке в работах целого ряда учёных, которые систематизировали, проанализировали этот слой народной культуры. Российские исследователи М. К. Азадовский, В. П. Аникин, Д. К. Зеленин, Н. И. Кравцов, Д. С. Лихачёв, А. И. Никифоров, Н. Е. Онучков, Э. В. Померанцев, В. Я. Пропп, А. Б. Тулебаева, Л. В. Филиппова создали труды по истории, классификации, стилистике сказок.
Современное урбанизированное пространство по-прежнему нуждается в чём-то таинственном, волшебном, но на новом витке развития цивилизации. Ответом на это требование становится, наряду с народными опробованными временем сказками, появление авторских пересказов с акцентом на абсурдистских реалиях сегодняшнего дня, ироничных мотивах традиционных ценностей. Изучением современного состояния сказок занимаются Н. В. Джапакова, О. Ю. Кириллова, С. Ю. Нехлюдов, Н. С. Осипова, Б. Р. Путилов и ряд других исследователей. Удивительным явлением последних десятилетий стала бард-рок-сказка, обладающая новой мифопоэтикой – особый вид сказки, соединивший индивидуальное пропевание авторских песен, рок и универсальные фольклорные образы. Одним из таких исполнителей является Александр Михайлович Литвинов, вошедший в песенно-поэтический мир под псевдонимами Вениамин Дыркин, Дрантя, Веня Д’ркин. Сказочно-бард-рок-поэтическое творчество Вени Д’ркина анализируется Н. Ю. Данченковой, Ю. В. Доманским, Т. Н. Кижеватовой, Н. Н. Симановской и другими исследователями.
У Вени Д’ркина, позиционирующего себя прежде всего сказочником, а не поэтом, в творческом арсенале наличествуют сказки, переданные именно не песенным, а исключительно разговорным способом. Этот уникальный пласт поэтического жанра требует анализа, что составляет актуальность данной работы.
Определение сказки сводится к тому, что это устные народные рассказы с целью развлечения, содержащие необычные в бытовом смысле события и отличающиеся специальным композиционно-стилистическим построением [3, с. 20]. Повествовательное, обычно народно-поэтическое произведение о вымышленных лицах и событиях, преимущественно с участием волшебных, фантастических сил, выдумка, неправда, ложь [4, с. 941], рассказанное одним человеком.
Появившаяся в последние десятилетия песенная сказка бард-рока обладает собственной спецификой. Как и литературная сказка, она имеет авторство, однако её следует отделять от сказки литературной, от сказочной «популяции» фэнтези из-за её глубинных связей с родовыми чертами устной народной сказки. По сути, это некий современный, трансформированный вариант народной сказки [1, с. 312]. Литературная сказка, бытуя в письменном виде, в большей степени отделена от народной сказки, а рок-сказка приближена к ней, ведь ведущий способ бытования рок-сказки – это способ устный [2, с. 62]. Было бы слишком радикально утверждать, что рок-сказка – феномен авторского массового масштаба, скорее это локальное проявление песенно-поэтического творчества, поскольку рассказчик должен сочетать в себе довольно широкий спектр способностей: знание общих законов фольклора, вокально-инструментальные данные, способность развлечь и потрясти слушателя.
В этот контекст бард-рок-поэтического творчества не вписываются сказки Вени Д’ркина: их целесообразно выделить в отдельный пласт, поскольку они по форме и содержанию отличаются от предложенных классификаций и преподнесены в уникальной устной д’ркинской манере с авторскими интонациями. В соответствии с классификационными признаками сказка, во-первых, имеет развлекательную целеустановку; во-вторых, наполнена фантастическим содержанием; в-третьих, обладает особой формой построения [3, с. 20]. В сказках о тараканчиках, о бомжике, о главной ёлке страны, о Вове-Гагарине, о значении пива развлекательности нет – есть лёгкая ирония, скрывающая бездонные смыслы без навязываемой дидактики. В полной мере причислить их исключительно к развлекательным не резонно, поскольку они плавно переносят слушателя из реалий в ирреальный мир, причём так искусно, что он не замечает этих лакун. Тем более что рассказаны они доверительно, с иронией и простотой, повествуя о дне сегодняшнем с опорой на устоявшийся и опробованный временем фольклор. Да Веня и не пытается развлекать публику. Отдельно отстоит сказка «Тае Зори», напрочь лишённая развлекательности, поскольку в глубинах её экзистенциальных смыслов негде затеряться желанию позабавить слушателя, а есть коды, требующие расшифровки тайных смыслов.
В соответствии со вторым признаком сказки – наличием фантастического содержания – сказки Вени Д’ркина изобилуют им, но грань между реальностью и вымыслом автором стирается столь изящно, что разница между ними не видна. Слушатель по воле рассказчика верит в реальность реальности и в нереальность реальности. В народных же сказках фантазийный, чудесный признак проявляется зримо, начиная с зачина и не оставляя её до завершения.
Откуда происходит сказка – в целом вопрос не решён [5, с. 21], по радикальному замечанию В. Я. Проппа. Все вопросы её изучения в итоге должны привести к разрешению важнейшей проблемы – проблемы сходства сказок по всему земному шару [Там же, с. 21–22]. Однако сказки Вени Д’ркина не похожи на все остальные. Сказки мира отстоялись во времени, прошли испытание веками, создавались коллективным разумом. Сказки Д’ркина порождены всего-навсего четверть века назад и несут отблеск своего времени. Созданные конкретным человеком, им же рассказанные с неповторимой индивидуальной интонацией, они отличаются от сказок мира, воспроизводимых колоссальным количеством людей, не утрачивая при этом своей прелести, дополняясь деталями. Венины сказки трудно представить в другом исполнении, кроме авторского: манера, голос, руки, спокойствие, ирония, тон, тембр делают эти сказки по проговариванию принадлежащими только ему. Но это по проговариванию, а что до восприятия, они действительно принадлежат всем, кто услышал, внял, нашёл сакральные смыслы в этих рассказах, вобравших вековую мудрость и сегодняшний день.
Сказочник – профессия редкая, особенно в прагматичный век. Как-то не водятся они в массовом количестве, тем более в городах. Александр Михайлович Литвинов называл себя Сказочником. В одном из интервью перед концертным выступлением в Троицке Московской области в 1996 году на вопрос, кто он, ответил: «Я вообще-то Сказочник и просто пишу сказки, а песни – это так, рядышком выходят где-то иногда… Все мои песни – сказки». Сказочник, потом поэт. Так он являл себя миру, поскольку сказка для его творчества – существительное, а стих – прилагательное. Добрые сказки пишут только добрые люди. «Сказка про тараканчиков», «Сказка про Новый год» (или «Главная ёлка страны»), «Сказка про бомжика» (или «Сказка о том, как люди разочаровываются в людях», или «Эликсир молодости»), «Вова-Гагарин», «Деда Рыда» («Пиво»), «Тае Зори» созданы именно таким человеком… Они были рассказаны на концертах, в интервью, надиктованы на кассеты.
Для изучения сказки важен вопрос, что делают сказочные персонажи, а вопрос, кто делает и как делает, касается уже только привходящего изучения [5, с. 23]. В сказках Вени Д’ркина персонажи ищут эликсир молодости, заканчивают жизнь на верхушке главной ёлки страны, превращают тараканов в друзей, отправляют в небо сортир, помогают Гаутаме преодолеть реинкарнацию и стать Буддой, создать вместо А. С. Пушкина «Евгения Онегина», а вместо Эдисона – электрическую лампочку.
Чтобы начать действовать, персонажи должны что-то узнать [Там же, с. 63]. Так, в «Сказке про бомжика» нужно узнать, как сделать девушку счастливой, в «Сказке про Новый год» познать крайнюю нищету и недостижимость идеальной жизни, в «Сказке про тараканчиков» понять, как обрести друзей, в сказке «Вова-Гагарин» – что можно запускать в небо, в сказке «Деда Рыда» – что делает пиво. Когда персонажи узнают что-то, они начинают действовать, поскольку появляются мотивировки как причины, так и цели персонажей, побуждающие их совершать те или иные поступки [Там же, с. 65]. Исследователь сказки В. Я. Пропп следующим образом определяет завязку сказки: она даёт внезапное (но всё же известным образом подготовленное) наступление беды. В связи с этим начальная ситуация даёт описание благополучия, иногда подчёркнутого [Там же, с. 29]. Какая-либо беда – основная форма завязки. Из беды и противодействия создаётся сюжет [Там же, с. 169]. У Вени Д’ркина беды как таковой нет, в бессюжетности в «Вове-Гагарине», «Деде Рыде» повествование течёт само собой и никто никому не противодействует. Беда (завязка) происходит в «Сказке о тараканчиках», когда ставится условие при поцелуе принцессы распасться на тысячу мелких насекомых. Или в «Сказке про бомжика», когда завязка начинается с условия сделать девушку счастливой. Или в «Сказке про Новый год», когда противоречие между реальностью и мечтой приводит к разрешению конфликта через уход из жизни на верхушке главной ёлки страны.
Сказка не хроника [Там же, с. 145]. У Александра Литвинова сказки конкретны в топонимике (Москва, Луганск, Краснодон), реалиях сегодняшнего дня (главная ёлка страны, рабочий автобус, троллейбус, городской дворик, завод). У него сказка начинается как повествование, происходящее сегодня, в которое веришь сразу без раздумий. Но внезапно Сказочник делает бросок в инфернальный мир, не оставляя лакун между невыдуманной выдумкой и выдуманной выдумкой. Он исподволь заманивает в свой мир, при рассказе даже не меняя интонацию, с такой доверчивостью и искренностью, что слушатель неожиданно для себя попадает в реальную сказку. Да так просто и непринуждённо, что этот переход естествен и незаметен. Вымышленность сюжета не воспринимается как вымышленность, а является естественным продолжением реальности.
Другая важнейшая черта сказочной поэтики Вени Д’ркина – установка на звучание, принципиально не письменное, а произносимое слово, что открывает широкий доступ в сказку просторечию, говору, словесной игре (а они присущи именно устным речевым формам) [1, с. 317]. Сказочнику присуща игра словом, которое неожиданно и узнаваемо как знаковые реалии знакомой среды. Контакт с аудиторией, моментальная реакция на реплики. Рассказчик-сказитель в народной сказке является всего лишь транслятором, медиатором, а в литературной рок-сказке он своего рода альтер эго автора-творца, хозяин внутреннего мира произведения [2, с. 64]. Цель Вени Д’ркина как рассказчика – в самом рассказывании с установкой на занимательность, балагурство, припоминание сказки, подходящей к случаю (в Венином случае это подход к песне). По формальным признакам внешне всё выдержано, а по содержанию – раскрытие глубин, скрытых в славянских архетипах, преподнесенных через непринуждаемость к морализаторству. «Сказка про бомжика» рассказана и записана на концертах в Воронеже 3 июня 1996 года, в Троицке Московской области 2 февраля 1997 года. Устное повествование не предполагает привязывания к деталировке, которая имеет свойство меняться. Так, в воронежской версии имена героев Коля и Лена, а в троицкой – Петя и Люся. В воронежской версии Коля работает токарем, а в троицкой – слесарем. Эти прощаемые и допустимые расхождения в который раз подтверждают специфику устного повествования без привязки к постоянству. Однако не они делают сказку Вени, а его выводы: это сказка о том, как люди разочаровываются в людях.
Неблагодарное дело – домысливать за автора развертывание сюжета, но можно с благодарностью к автору за бесконечные подаренные смыслы вынести нечто субъективное из его символики, обнаружив скрытые смыслы. Порой в потоке творения автор сам не может чётко определить созданное им. Таков удивительный процесс творчества, до конца, к счастью, не разгаданный. Смыслы сказок Д’ркина выходят за пределы вербализации, чем и интересен процесс разгадывания скрытых в них пластов. Так, «Сказка про бомжика» не только о разочаровании, но и о несовпадении желаний и реальности, о непонимании человеком другого человека, о гордыне, о быстротечности жизни, о правильности формулировки мечты, о жертвенности, о драгоценности своей собственной жизни, о растрачивании лет, о счастье, о времени, о мудрости… От житейской ситуации с сидящим на лавочке во дворе бомжиком до размышлений над тем, на что потрачена жизнь. Пройдя тысячу дорог и тысячу городов, собрав на шузы пыль, которая и есть эликсир молодости для того, чтобы сделать любимую счастливой, человек не получает желаемого счастья. Первое несовпадение героев происходит из-за отказа девушки Лены выйти замуж за Колю, поскольку он простой токарь на заводе. Второе несовпадение – во времени. Пока герой добывает эликсир молодости, время уходит, забирая молодость. Герой вновь не совпадает с невестой, которая становится молодой, отказывая ему теперь уже по причине его старости. Он и в третий раз не совпадёт с ней, когда вернётся из очередного странствования. Причина найдётся. Сделав её счастливой и выполнив обещание, герой не становится счастливым, не достигая той цели, на которую растрачена его жизнь. Жертвенность для любимой, а может быть, это и есть его счастье? Осталось желание пройти ещё тысячу дорог и тысячу городов, но ни с кем не делиться этой драгоценной пылью шузов, дающей молодость. Иллюзорность мечты «маленького» человека и масштабы его реальных поступков несоизмеримы.
Та же история обыкновенного человека в сопоставлении с размерами великих дел великой страны рассказана Веней Д’ркиным 29 января 1997 года в «Перекрёстке» и 2 февраля 1997 года в подмосковном Троицке. «Сказка про Новый год» начинается с реальных событий – с приезда в Москву Алексея Кудакова и Дранти. Ситуация типичная: отсутствие денег, канун Нового года, праздник, гирлянды… Главная ёлка страны – нечто, она существует где-то как воплощение апофеоза торжества. Это даже не конкретная Спасская башня, а что-то обобщённое, противопоставленное человеческой единице, незаметной среди общего торжественно-приподнятого настроения.
«Один интеллигентный человек при галстуке в костюме попал в Москву» – это зачин, вполне вменяемый, умещающийся в контекст реальных событий. О деньгах он никогда не задумывался, потому что они у него были. И вдруг, так случается, пропали. Деньги, как известно, общественный товар, на который можно обменять другой товар. В частности, еду, ночлег. А поскольку их нет, то эти витальные потребности будут удовлетворяться, разумеется, но другим способом или не будут удовлетворяться вовсе. И для героя, который в прошлой жизни был бродягой, это не удивительно и даже приемлемо. Дрантя использует простонародный оборот «Эка невидаль», применимый, скорее, к фольклору, но не к сегодняшней городской урбанистической среде. Для героя переночевать в подъезде на газетке, укрывшись газеткой (ведь интеллигентный человек!), не невидаль, а естественное состояние, не вызывающее отторжения. Испытывая голод и холод, этот интеллигентный человек не забывает сделать зарядку. Вне подъезда предновогодняя эйфория: молодые люди заворачивают подарки на лотках, продаётся еда. Он спускается в переход, то есть не уровень, равный земле, а сход в подземелье, где идёт своя жизнь: здесь недоеденные пирожки, которые съедаются другим субъектом. 31 декабря любого года – последний день его проживания и ожидание нового дня нового года. Это порубежье между старым и новым не только в календарном исчислении, но и в событийном, в эмоциональном. Такое уж свойство человека: верить, пока жив. Именно в ожидании чуда случается прозаическая вещь: хватание с лотка подарка с надеждой найти в нём еду. Однако вместо ожидаемой еды герой находит в свёртке ёлочную игрушку с надписью: «С Новым годом!» В данном конкретном случае важнее еда, нежели новогоднее поздравление, ведь человек остался наедине со всеми в урбанизированном чуждом пространстве. Парадокс «маленького» человека с его ежедневной заботой о витальном и праздничная эйфория. Столкновение сакрального и профанного, ожидаемого и реальности приводит к гибели героя: он повесился, да не где-нибудь, а на верхушке главной ёлки страны. Верхушка предназначена для увенчивания ёлки звездой или другим нарядным завершением этого волшебного средоточия праздника.
До гибели героя именно так, на верхушке главной ёлки страны, можно поверить в истинность истории, рассказанной Веней Д’ркиным: и в столицу можно приехать с деньгами, и остаться в ней без денег, и ночевать в подъездах на газетке, и голодать, и найти недоеденные пирожки в переходе, и утащить нечто с лотка, и разочароваться в найденной в пакете игрушке. Нелогичная правда заканчивается именно с завершением жизни героя, когда триггером служит столкновение с реальностью, созданной своими же руками. Главная ёлка страны – олицетворение власти, праздничности, недосягаемости, потусторонности, противопоставления земному. До её верхушки добраться нереально, еще менее реально – решить проблемы экзистенции. Сказочник Веня Д’ркин в новогодней сказочке изящно балансирует между реальностью, в которую веришь безоговорочно, и нереальностью, в которую незаметно попадаешь по воле рассказчика и в которую тоже веришь.
В Троицке 2 февраля 1997 года и в Воронеже в апреле 1997 года записана «Сказка про тараканчиков». Как и положено сказке, она начинается с зачина «давным-давно», и слушатель ожидает повествование о мифологических временах. Да, он получает ожидаемое, но в неожиданном ракурсе: оказывается, в этой сказке «давным-давно» означает «когда люди не освоили трамвайных и троллейбусных линий и все трамвайные и троллейбусные линии вели в дремучие леса». Неопределённое древнее прошлое определено не столь древним прошлым. Трамваи и троллейбусы берут начало не в такой уж древней истории – всего-то сто с небольшим лет назад.
Сказка строится по опробованной схеме-ситуации: формула открытия – персонаж – место – намерение. Веня, следуя этой схеме, даёт формулу открытия в зачине «давным-давно». Персонаж определён – это он сам, место географически также точно определено – это Луганск и Краснодон. Намерение: добраться из одного пункта в другой. Сообщение времени и места задаёт тон повествованию, а дальше от исходной ситуации рассказчик использует модифицирующий или разрушительный элемент, взлёты и падения, восстановление баланса и выход на конечную ситуацию.
У Вени нереальное не удивляет, ему веришь безоговорочно. Особенно когда рассказчик убедительно даёт локацию городов Луганска и Краснодона, время проезда между которыми 40 минут на рабочем автобусе. Для пущей убедительности автор ведёт повествование от своего имени, рассказывая о том, что произошло именно с ним, и этому следует верить. Сказочнику веришь, потому что он прыгнул на заднюю дверь, обратился к мужчине в шляпе с просьбой продать талончик на проезд. И по Вениной традиции происходит незаметный переход от ситуации «верю» к «не верю». И верю, когда верю, и верю, когда не верю. Такова особенность Сказочника. Но он и не думает отрываться от фольклора с присказкой «А подойди-ка, добрый молодец» и с троекратным загадыванием загадок, которые водителю троллейбуса-призрака никто не задавал тысячу лет. Смещается в этом неожиданном повороте время, ведь троллейбус ездит уже тысячу лет при его историческом создании Вернером фон Сименсом в Германии в 1882 году. И тогда водитель довезёт пассажира куда тот пожелает, невзирая на то, что троллейбус схвачен штангами и не может отклониться от заданного ими маршрута.
Выполнение желания произойдёт при выполнении условия. Всё как в настоящей сказке. Герой близок к поражению, поскольку водитель знает ответы на вопрос о количестве звёзд на небе. С ответом по поводу количества костей в теле собаки проще, но это и приближает героя к ещё более тупиковому состоянию. Спасает совершенно неожиданный вопрос: «А почему тараканы не живут в поручнях троллейбуса?», который ещё никто не задавал водителю.
Структура народной сказки, как правило, линейна, то есть событийный ряд располагается по хронологии: фабула совпадает с сюжетом. Литературная сказка письменно зафиксирована, а значит, не обладает вариативностью в строгом смысле, однако композиция здесь по сравнению со сказкой народной усложняется, сюжет может не совпадать с фабулой. И в рок-сказке мы наблюдаем разрушение линейной структуры текста, то есть тут рок-сказка уходит от фольклора. Нарушение фабульной структуры нередко может достигаться и таким приёмом, как текст в тексте, рассказ в рассказе [2, с. 63].
«Сказка о тараканчиках», в которой водитель троллейбуса рассказывает сказку о тараканах, относится к нелинейным сказкам, поскольку Веня Д’ркин ввинчивает в свою историю о троллейбусе-призраке другую сюжетную линию о происхождении тараканчиков. Вторая линия с момента её появления затушёвывает первое повествование и становится доминирующей, давшей название всей сказке. И второй рассказ начинается с зачина «Давным-давно, когда люди ещё не освоили трамвайных и троллейбусных линий и эти линии вели куда-то в буераки, в овраги, в дремучие муромские леса». Сказочник сообщает, что в те времена тараканы жили вместе с людьми. Вполне симпатичные существа, «они были беленькие, пушистые, чуть побольше кошки, поменьше собаки. Носик вытянутый, мордочка остренькая, хвостик с кисточкой». И внешний вид, и отношения с людьми у тараканов в сказке сильно отличаются от сегодняшней реальности. В сказке они едят за одним столом с людьми, приносят тапочки, подметают пол, их приглашают во дворец на свадьбу принцессы вместе с людьми, они всё понимают, только сказать не могут. В реальности тараканы, очевидно после сказочных превращений у Вени Д’ркина, переросли в некую свою противоположность и утратили столь симпатичные свойства. А всё дело в Ыхе – злом колдуне, обидевшемся на людей за неприглашение на свадьбу принцессы. Поворот сюжета об обиде и насылании проклятия достаточно известен в мировой сказочной поэтике. Он прошёл и в д’ркинскую сказку для создания кульминационного пика, после которого начинается восстановление баланса сюжета. В конечной ситуации, если захочется друга белого и пушистого, нужно поцеловать сто тысяч тараканов. Задание вряд ли выполнимое, особенно если учесть отношение к ним в культуре славянства. Да и сосчитать такую массу существ тяжеловато, рискуя поцеловать одного и того же тараканчика дважды, а то и трижды. О чём сказка? О тараканчиках, конечно. О том, кто находится рядом, о кодах, скрытых за неприглядной оболочкой, как в сказках о бомжике или о главной ёлке страны. Эволюцию вспять не повернуть, значит, друга никогда не получить таким действом. Они обречены жить вместе – тараканы с их мерзким предназначением и люди с их отвращением к этим мерзким существам.
Сказка «Вова-Гагарин», рассказанная в Троицке 2 февраля 1997 года, удачно визуализируется и ложится на видеоряд. Это второй придуманный для фильма сюжет, а первый – «С Новым годом!» – по задумке сказочника фильм, в финале которого все прожекторы направлены на верхушку главной ёлки страны, где повесился герой повествования. «Вова-Гагарин» также прогнозировался как фильм. Неслучайно при проговаривании сказки Веня Д’ркин постоянно делает акцент на том, что это второй задуманный короткометражный фильм. Сараи, среди которых Вова сколачивает сортир, у которого дверь с окошком в виде сердечка. К финалу Вова возносит на крышу что-то вроде обтекаемого конуса. Он подводит бикфордов шнур, поджигает, и вся эта чушь летит в небо. Всё, конец фильма. Постмодерн разрешил надо всем смеяться, в том числе над патетикой, героикой, историей. Ю. А. Гагарин ассоциируется с 12 апреля 1961 года, прорывом человека в космос, с усилиями целой страны. У Вени Д’ркина – постмодернистский мотив обыгрывания фамилии Гагарина. Прозрачность намёка на значимость полёта, когда в сказочке в небо взлетает сортир.
Ещё одна сказка, созданная совместно с Алексеем Кудаковым по прозвищу Рыда, переворачивает ситуацию, доводя её до абсурда. Всё в духе постмодерна с изнаночными смыслами, который меняет местами привычные понятия. А начиналось всё с пива – напитка международного, демократичного. Сказочники, выясняя, где истоки напитка, решают поставить памятник человеку, создавшему пиво. Коллективным разумом они приходят к выводу, что пиво повлияло на величайшие открытия человечества. И Будда, и Пушкин, и Эдисон создавали учения, писали поэмы, делали открытия благодаря пиву. В сказке и это возможно. В этой сказке использован приём камео – способ введения реальных персонажей для подтверждения достоверности происходящего, даже если эта история далека от истины. Алексей Кудаков именно такая реально существующая личность, пьющая пиво, сочиняющая об этом напитке сказку. Искусный рассказчик Веня изобретательно оживляет свои сказочно-песенные сюжеты введением камео (приём, весьма популярный в кинематографе) – упоминанием или «включённым присутствием» реально существующих людей, кратковременным появлением способных подтвердить правдивость описываемых событий или обстоятельств, вдохнуть биение «настоящей» жизни в сказочную действительность [1, с. 321].
Очевидной является несовпадаемость сказок Вени Д’ркина с традиционными классификациями народного мифопоэтического творчества. По авторскому мнению, их следует выделить в особую категорию сказок – сказки постмодерна (авторский термин), поскольку они совпали по маркерам с ситуацией, в которой были созданы.
Сказки Вени Д’ркина живут несколько десятков лет. Рождённые на излёте ХХ века, они вобрали в себя маркеры своего времени. Ироничные, не назидательные, но заставляющие задуматься, рассказанные в различных ситуациях автором с только ему присущей интонацией сказки впитали вековую народную мудрость, узнаваемые знаки сегодняшнего дня. Из этой мозаики складывается удивительный, уникальный мир сказочника Вени Д’ркина.
ЛИТЕРАТУРА
- Данченкова, Н. Ю. Бард-рок и поэтика сказки: певец-сказочник Веня Д’ркин / Н. Ю. Данченкова. – Текст : непосредственный // Всероссийский конгресс фольклористов : сборник научных статей. – Москва : [б. и.], 2019. – С. 312–322.
- Кижеватова, Т. Н. Сказка в русском роке: опыт построения типологии / Т. Н. Кижеватова. – Текст : непосредственный // Русская рок-поэзия: текст и контекст : сборник научных трудов / ФГБОУ ВПО «УрГПУ». – Екатеринбург ; Тверь: УрГПУ, 2013. – Выпуск 14. – С. 61–69.
- Никифоров, А. И. Сказки и сказочник / А. И. Никифоров ; вступительная статья Е.А. Костюхина. – Москва : ОГИ, 2008. – 374, [1] с. : портр.; 20 см. – (Нация и культура. Антропология/Фольклор. Научное наследие / Российский гос. гуманитарный ун-т, Центр типологии и семиотики фольклора). – ISBN 978-5-94282-372-6. – Текст : непосредственный.
- Ожегов, С. И. Словарь русского языка / С. И. Ожегов ; под общей редакцией профессора Л. И. Скворцова. – Москва : ООО «Издательский дом «ОНИКС 21 век»: ООО «Издательство «Мир и Образование», 2004. – 1200 с. – Текст : непосредственный.
- Пропп, В. Я. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. Русский героический эпос / В. Я. Пропп. – Санкт-Петербург : Азбука, Азбука–Аттикус, 2021. – 1168 с. – ISBN 978-5-389-19433-5. – Текст : непосредственный.
Патерыкина В. В. «Я – сказочник»: мифопоэзия Александра Михайловича Литвинова (Вени Д’ркина)
Зарождение сказки представляет собой до сих пор не выясненный феномен. Современность порождает новые формы сказочного рефлектирования мира, сохраняя при этом традиционные базовые позиции. Особое место в современном мифопоэтическом творчестве занимают сказки А. М. Литвинова (Вени Д’ркина), создавшего постмодернистскую сказку с маркерами этой ситуации.
Ключевые слова: фольклор, сказка, бард-рок, постмодерн, Веня Д’ркин.
Paterykina V. V. «I am a Storyteller»: the Mythopoeia of Alexander Mikhailovich Litvinov (Venya D’rkin)
The origin of the fairy tale is still an unexplained phenomenon. Modernity generates new forms of fairy-tale reflection of the world, while maintaining traditional basic positions. A special place in modern mythopoetic creativity is occupied by the fairy tales of A. M. Litvinov (Venya D’rkin), who created a postmodern fairy tale with markers of this situation.
Key words: folklore, fairy tale, bard-rock, postmodern, Venya D’rkin.